И как по мановению волшебной палочки в приютах остались в основном женщины, дети и старики. Саша и не думал, что столько «неликвида» поступает сюда. Ну а куда деваться, каков бы ни был план, от войны бегут всеми способами и путями.

Впервые у него возникло чувство помощи ближнему. Сколько душевной радости от благодарных детских глаз и улыбок. Когда старики желают тебе здоровья и всяческого благополучия.

Вечером он взял бутылку коньяка и расплакался. Он увидел, что человек с рождения ни в чём не виноват, это система делает друзей врагами, это она разделяет на власть имущих и грязь собирающих. А в чём, собственно, виноват ребёнок? В том, что родился не в том месте и не в то время? В том, что плохие люди вложили в его мягкие неокрепшие руки автомат и заставили убивать сначала животных, а потом и людей? Так может, дело в системе, а не в людях.

В дверь гостиничного номера постучали. Саша знал, кто пришёл и иронично усмехнулся. Они всегда приходят в минуты просветления. Независимо от времени и места. Они всегда так работают. Так работает система. Но делать нечего и Саша впустил гостей. Дима был в сером осеннем плаще и толстых махровых штанах, Альберт в полушубке и утеплённых джинсах.

— Хоть раз оделись по погоде, — подумал Саша.

— Я смотрю, ты расслабляешься? — улыбнулся с порога Дима.

— Маленькие радости жизни, — пожал плечами Саша.

— Ты ещё не в вагоне, а уже хочешь взять всех с собой? — продолжил Дима, высыпая на столик белый порошок.

— Я думал об этом, — не стал скрывать Саша.

— А ты не думал, что тебя могут скинуть с поезда? — спросил Альберт.

— Может и к лучшему, — не уступал Саша.

— Объясни, почему люди рожают, если не могут обеспечить себя, — Дима втянул дорожку и не поморщился, — только давай без демагогии, типа, сердцу не прикажешь…

— Не мне судить, — огрызнулся Саша, — у меня детей нет.

— А я тебе расскажу, — впервые рассердился Дима, — рожают они не для того, чтобы привести в жизнь новую душу, но для собственной радости. В мире так мало удовольствий, что они хотят попробовать и этот маленький плод. Тем более, для этого ничего не надо. Потом оправдываются, что их ребёнок не станет очередной батарейкой, он ведь особенный и неповторимый. Начинают драться за его будущее, и, разочаровавшись, бросают на произвол судьбы. Мол, мы тебя взрастили, дальше сам. А потом дети бросают родителей. И только система заставляет их оставаться целостными.

Саша втянул дорожку и кровь пошла из носа.

— А теперь я расскажу, как рождение происходит там, где нет системы, — Дима опрокинул стакан, — женщин насилуют, отрезают руки и оставляют умирать. А те, кто выжил, носят детей насильников. Не веришь? Езжай в африканские центры помощи. Они рожают не в уютных тёплых больничных палатах, а в полях и канавах. Они любят их и проклинают, не зная, какое чувство сильнее. И дети становятся такими же насильниками и жертвами, как и их родители. И всё это из-за отсутствия системы.

— Ты увидел детей и прослезился, — перехватил Альберт, — мы были такими же. Ты видишь их наполненные слезами глаза и весь мир отступает на второй план. Ты думаешь, что можешь всё изменить, но это фикция. Считаешь себя уникальным, построй свой поезд и железную дорогу. Только сначала определись, в какую сторону пойдут шпалы. А потом собирай, сколько хочешь.

— Никто не пробовал? — спросил Саша.

— Пробовали, — согласился Дима, — мир не без добрых людей. Но всё, на что их хватило, это построить свой собственный мир на их территории. Рай в жерле ада похвален и мы поддерживаем такие самопожертвования. Скучают ли они по прошлой жизни? Конечно скучают. Красивые дома, дорогие яхты, красивые девушки. Вседозволенность и безнаказанность. Всё это манит и не отпускает.

— Но менять систему бессмысленно, — вздохнул Альберт, — съест и не подавится. Сильнее и устойчивее тебя пытались. Теперь их, в большинстве своём, нет с нами.

— Земля большая, всех схоронит, — Дима налил виски, — так что отбрось мысли о всемирном благополучии и воюй там, где дают.

— Кто же создал систему?

— Знать бы, — хлопнул в ладоши Дима, — сами гадаем.

Глава 69

Али расчувствовался, увидев счастливых детей. Он снова поверил в человечность и правильность своего пути. Он обнимал женщин и стариков, часами разговаривал с волонтёрами и прихожанами. Северное солнце согревало, но не обжигало, снег смывал грязь и очищал души.

Он встретился с ребятами в парке, где утки и гуси делили еду с чайками. Люди смотрели на него с добротой и сочувствием.

— Жизнь, которой все достойны, — встретил его горячими объятиями Дима, — и жаркого солнца не надо и пальм и песка.

— Здесь прекрасно, — сиял Али, — лучшего я ещё не видел.

— Холод сближает людей, — Альберт достал из кармана часы, — и время течёт не так быстро, и минуты ценятся.

— Но не расслабляйся, — предупредил Дима, — на юге начиналось всё так же. Но из-за отсутствия культурной принадлежности, знаменатель оказался отрицательным.

— Я многое видел и жизнь здесь, как бальзам на душу.

— Вот что делает правильный подход к воспитанию, — Дима обвёл взглядом парк, — фильмы и новости программируют людей на агрессию, но сюда этот червь ещё не добрался, что заставляет верить в чудеса.

Али наслаждался каждой минутой. Ему хотелось просто жить и радоваться тому малому, что даровала судьба.

— Это мир, к которому мы придём через боль и страдания, — испортил всё Дима, — то, что ты видишь, это последний лучик заката перед тёмной ночью. Экзема мироздания разрослась и без хирургического вмешательства не обойтись. И по живому придётся резать, никуда не денешься.

— Это место будет увядать, как цветок на солнце, — Альберт посмотрел на небо, — скоро оно станет жарким и спалит всё вокруг. Не ты, не мы не в силах этому помешать.

— Первые пушки были отлиты с благословения церкви, — усмехнулся Дима, — вместе с любовью к ближнему и состраданием.

— Ты видишь этих людей такими в последний раз, — добавил Альберт, — завтра они будут хмурыми и предвзятыми.

Али всё понял. Он не забыл, кто пришёл к нему домой с оружием, кто бомбил несчастные поселения и смеялся при этом. Дети одной страны, посланцы одной системы. Смех сквозь слёзы во имя смерти.

Али любил проповедовать. Его война была ментальной, не зависящей от пуль и сражений. Он познал боль и не хотел к ней возвращаться.

Как-то он сидел с седым поваром, который был суше, чем бамбуковая ветвь. Он много лет провёл в рабстве и не доёдал всю свою