После Великой Отечественной войны первыми пошли в атаку на Лысенко генетики. В целях некоторого упорядочения агрономических исследований, в 1946 г. был разработан и напечатан в качестве рекомендуемого стандарт по методике сельскохозяйственных полевых опытов (ГОСТ 3478–46). Это был прямой удар по Лысенко, который отрицал необходимость биометрии. По требованию руководства ВАСХНИЛ, признавшего этот стандарт нарушающим свободу исследования, тираж его был уничтожен. Напомним, что в 1946 г. президентом ВАСХНИЛ был академик Т. Д. Лысенко, которому за год до этого было присвоено звание Героя Социалистического труда. Итак, отношение Лысенко к прикладной статистике достаточно ясно определено самим фактом уничтожения тиража этого ГОСТа и отказом от него[344].

В 1947 году И. И. Шмальгаузен опубликовал статью в главном советском журнале по философии (не в научном, а философском!!! Обратите внимание, что генетики активно использовали тот же административно-идеологический ресурс), где резко критиковал научные позиции Лысенко[345]. На научных конференциях, прошедших в 1947–1948 годах в МГУ, генетики обрушились на взгляды Лысенко с сокрушительной критикой[346]. Опять же, вместо того, чтобы доказывать свою научную правоту, генетики сами начали устраивать общие собрания, где принимались решения типа «осудить, считать…».

Затем в 1948 году несколько советских биологов, включая В. П. Эфроимсона и А. А. Любищева, обратились в ЦК с письмом, где указывали на опасность для биологии взглядов Лысенко. Ю. Жданов тоже поверил, что Лысенко неправ в своем отрицании менделевской генетики.

Позже известный генетик Н. Дубинин[347]в своей биографической книге также признал, что генетики первыми начали использовать административный ресурс в конфликте с Лысенко, воспользовавшись своими связями в ЦК и с сыном А. Жданова и тем самым вызвали огонь на себя

Если учесть, что брат Лысенко в годы войны сдался гитлеровцам, а затем стал невозвращенцем и остался у союзников, то положение Лысенко резко усложнилось. Однако особую опасность для Лысенко представляли опыты генетиков, начавших проверять научную значимость его открытий. Так, акад. П. Н. Константинов, проводивший свои исследования в опытных учреждениях, где отсеивание опытов, дававших отрицательные результаты, не могло иметь места, прибавок от яровизации не получил[348]. Но эти опыты делались в лабораториях, и пока о них ничего не было известно широкой публике и руководству страны. Более того, ни руководство, ни публика и не смогли бы оценить их подлинное значение, даже если бы работы и были опубликованы в газете «Правда»…

Лысенко не ответил на обвинения Ю. Жданова ни в печати, ни во время выступления, хотя мог это сделать. Вместо этого он написал письмо Сталину, где просил снять с него обязанности президента ВАСХНИЛ. По словам Лысенко, Сталин принял его и долго говорил. В разговоре Лысенко будто бы сообщил о скором появлении ветвистой пшеницы, которая якобы совершит революцию в сельском хозяйстве[349].

Печально известная августовская сессия 1948 г. ВАСХНИЛ проходила с 31 июля по 7 августа. На сессии Лысенко сделал свой знаменитый доклад. Говорил Лысенко очень горячо, искренне, с заинтересованностью о судьбе страны. Для широкой публики это служило тогда признаком истинности его идей. В качестве основных лиц, против которых были направлены выступления Лысенко и его сторонников, были выбраны И. И. Шмальгаузен, морфолог и эволюционист, и генетики Н. П. Дубинин и А. Р. Жебрак. Они в широкой печати не выступали, известны были мало, в общем, типичные кабинетные ученые.

Скорее всего Сталин читал и даже правил доклад Лысенко, прочитанный на сессии. Например, Лиу[350]цитирует Розанова[351]и Медведева[352], которые утверждают, что Сталин вычеркнул из доклада Лысенко все упоминания о буржуазной биологии. В том месте, где Лысенко утверждал, что любая наука классовая, Сталин написал на полях: «Ха-ха-ха, а как насчет математики, а как насчет дарвинизма?»

Чтобы понять, обстановку вокруг сессии, я повторюсь и сделаю короткий экскурс в обстановку 1948 года. В 1948 году остро стоял вопрос о преданности интеллигенции сталинскому руководству страны. Это и было тем ЕДИНСТВЕННО существенным, на чем сыграл Лысенко. Сессия ВАСХНИЛ закончилась 7 августа, а 3 сентября в Москве тысячи евреев восторженно встречали Голду Меир. Вы представляете, что уже летом 1948 года стало в результате очевидным? — Что в СССР практически нет интеллигенции, которой можно доверять. Власть же без идеологической опоры на интеллигенцию в качестве рупора, учительства, науки, культуры, без инженеров человеческих сердец — ничто. А надо еще добавить, что огромное количество коммунистов СРЕДНЕГО ЗВЕНА не слишком приветствовали партноменклатуру, умения которой очень ярко высветила война. И добавить, что США и Англия вели с СССР холодную войну, а у СССР еще не было атомной бомбы…

В конце 1929 года Лысенко писал: «Согласно нашему теперешнему представлению, нет ни озими, ни яри — имеются только злаки с различной степенью „озимости“… „Озимость“ же мы можем искусственно изживать»[353].Полное описание «опытов» Лысенко приводится в монографии Сойфера[354], где, кроме того, показано, что Лысенко будто бы не имел приоритета в яровизации, не цитировал работы своих предшественников, намеренно умалчивал о негативных эффектах яровизации при массовом применении (что приводило к частой гибели зерна и посевов). На существенные недостатки яровизации было указано четырьмя независимыми учеными-специалистами в газете «Правда» в 1929 году, но они были проигнорированы. В 1936 году профессор И. Васильев тоже отверг в целом приоритет Лысенко в исследовании яровизации[355]и в связи с этим писал: «Все факты, установленные Лысенко, были известны и раньше (см. Слезкин, „Зерновые злаки“, 1-е изд., 1904; Gassner, Ztschr. f. Bot. 1918,16 и литературу у Гасснера)… Ошибочным оказалось математическое выражение зависимости быстроты протекания отдельных фаз от фактора температуры»[356]. Все вроде так, но вот практики на селе начали активно применять яровизацию и получали хорошие результаты.