Суворовцев заглушил двигатель, дернул ручку капота и вышел из машины.

Лязгнул замок, капот металлически ухнул и встал «на попа», черным занавесом закрыв лобовое стекло.

«Кто за рулем – тот пусть и ковыряется», – предательски смалодушничал Вершинин и еще сильнее зажмурился, стараясь удержать сон. Но тот, видимо, окончательно покинул его.

– Так и будешь сидеть? – требовательно спросил Суворовцев.

«Вот зараза!» – чертыхнулся Вершинин и неохотно вылез.

Утренний холод обдал разомлевшее в тепле тело, и по нему из конца в конец наперегонки побежали мурашки. Он сделал несколько шагов в темноту, повертев головой, определил направление ветра и расстегнул штаны.

– Я, между прочим, не в твоем подчинении. И все, что я теперь делаю, это исключительно не по принуждению, а по доброте душевной и из чувства глубокой гражданской ответственности. Поэтому рекомендую мною не понукать и обращаться ко мне почтительно. Как то: «не будете ли вы любезны», «можно ли вас попросить», «будьте добры», «не соблаговолите ли вы». Прошу запомнить. – Вжикнув молнией и упрятав ладони глубоко под мышки, он направился к Суворовцеву. – И еще. Вы правильно заметили, что я мог бы дома сидеть и смотреть на ножки чемпионок. А я пошел под пули китайцев. Так что прошу, даже требую, зачесть мое участие в этой бойне как помощь правоохранительным органам.

– Сейчас, сейчас, не волнуйся. Все зачтем, – из-под капота спокойно ответил Суворовцев. – А ну, подержи вот здесь.

Вершинин тяжело вздохнул и протянул руки к двигателю, в темноту.

– Тут же ни хрена не видно... – Он не успел договорить, потому что неожиданно почувствовал, как его запястья холодно и прочно обхватили наручники. – Ты че? Перегрелся? Обороты упали? – растерянно посмотрел он на Суворовцева.

А тот все с таким же спокойным выражением лица продолжил:

– Сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь мне на них отвечать. Четко и кратко.

– Ты че делаешь? – не унимался Вершинин. – Ты че? И есть, да, тот самый? Кто нас сдает всех, да? Ах ты, сука, ну подожди!..

Внезапно сильнейший удар потряс его тело. Если не сломалось ребро, то только благодаря отменному здоровью Вершинина. Он задохнулся от нехватки воздуха, рухнул на колени и, наверное, упал бы на землю, если бы не наручники.

– Нет. Сдаю не я! – по-прежнему тихо, без нервов, сказал Суворовцев. – Может, это ты?

– Пошел ты! – с трудом просипел Вершинин.

– Очень невежливый мент. Как ты меня достал за последние два дня!

Суворовцев деловито убрал подпорку из-под крышки капота. А потом, так же спокойно и деловито, с силой опустил крышку на бедную голову Вершинина. В глазах у того потемнело, в голове на разные лады запели провода. Прошла вечность длиною в минуту. Взревел двигатель, и машина, круто развернувшись, рванула в сторону ближайшего газетного киоска.

Когда Вершинин пришел в себя, он все еще был пристегнут наручниками к коллектору двигателя. С затылка по шее на спину стекало что-то теплое и липкое. С трудом повернув голову, он увидел проломленную стенку киоска и с ужасом подумал:

«Другой на моем месте уже умер бы. Какая сволочь, а! Я уже его человеком считать начал!»

Суворовцев стоял тут же, опершись на крыло машины и ожидая, когда Вершинин подаст видимые признаки жизни.

– Больно, надеюсь? Ничего, ты крепкий, интересно только, насколько, – сказал он, заметив некоторое оживление в Вершинине. – Ну-с, продолжим? Так ты будешь отвечать на мои вопросы?

– Да.

– Вежливо и точно?

– Точно?

– И вежливо.

– Не знаю. У меня опыта нет. Насчет вежливости.

– Ничего, это твой первый опыт. Надо же когда-то начинать. Все бывает в первый раз – и предательство, и измена, и взятка, и убийство невинного человека, правда? Что такого? Итак, мой первый вопрос. – Суворовцев подошел к Вершинину, бесцеремонно залез к нему в карман и вынул из него телефон. – Где ты взял этот телефон?

– Купил его, в подарок. Дочке.

– То есть мой первый урок не пошел на пользу? – На этих словах Суворовцев так сильно двинул Вершинина ногой в живот, что тот закашлялся от боли. – Ты еще и необразованный мент! Да чтобы купить этот телефон, тебе нужно год работать, плюс еще занять. У меня. Так где ты его взял?

– У Клерка, – тяжело выдохнул Вершинин.

– А его, по твоей милости, убили. Нехорошо.

– Он никогда человеком не был.

– Ну положим, это не тебе решать. А почему мне не сказал, когда мы нашли мертвого Клерка, что ты к этому причастен?

– Не хотел раньше времени. Не был уверен.

– Адвокат Щуки тоже искал телефон?

– Не знаю. Может быть.

– Ну, с этим мы еще разберемся. А второй мой вопрос будет следующий. Хотя можешь на него не отвечать. Ответ ясен. – Суворовцев поставил Вершинина на ноги и начал выгребать из его карманов героин. – Еще и жадный мент! Плохо, очень плохо, Вершинин. Что? Правая рука не ведает, что творит левая?

– Это – не скажу. Хочешь – убивай, но не скажу.

– Дурак. Какой же ты дурак!

Суворовцев вынул из кармана ключи и расстегнул наручники. Вершинин мешком сполз на землю. Он был раздавлен. Все, что Суворовцев ему сейчас сказал, было правдой. Почти все.

– Жена сидит на нем.

– Я знаю, потому и говорю – дурак. Как ты мог допустить?

– Да. Я дурак, – печально согласился Вершинин. – Я света белого не видел. Как эти зомби-фасовщики. Я работал, думал, удавлю в день хоть одного барыгу – не зря пожил. А ее просмотрел. Ну и что теперь? Завтра я буду у тебя же занимать деньги, чтобы отдать их дочери, а она будет бегать по городу в поисках новой дозы для матери. Так лучше? Какая разница, где взять дозу? Если дозы не получит – она умрет. Ты понимаешь, что это такое?

– Понимаю. Поехали.

– Куда?

– На работу, куда еще? – усмехнулся Суворовцев. – Или ты думаешь, что я тебе бюллетень выпишу?

– Честно говоря, бюллетень был бы очень кстати.

Вершинин тяжело поднялся, слегка отряхнул брюки и сел в машину. Суворовцев включил зажигание. Шурша колесами, машина плавно тронулась.

Некоторое время оба молчали. Мелькая разноцветными огнями, в окнах проплывал город.

– Скажи, о чем ты думал? – прервал наконец молчание Суворовцев. – Телефон, из-за которого весь сыр-бор, ты просто взял и отдал своей дочери...

– Все очень просто. Я не знал. Не знал, что там. Дочери понравился телефон, я ей его и отдал. Что в этом такого? Ты же знаешь, как у них, у подростков. Это – круто, то – отстой. А Клерк не обеднеет. Я же не последний телефон у него отнял. Еще купит.