– Эти птицы! – раздраженно бросила Амалия и, махнув рукой, покинула чердак.

Я снова перебралась к слуховому окошку и выглянула на крышу.

Малюта, освободившись от гипнотического влияния Амалии, словно сбросил гору с плеч. Он возился с голубями, кормил их, подливал воду в кормушки, подражал их воркованию и выглядел совершенно счастливым. Однако я нисколько не сомневалась, что он, не задумываясь, убьет человека, если это прикажет его хозяйка. Или если это просто придет в его тупую голову.

Бросив на него последний взгляд, я покинула свое убежище и пробралась к выходу с чердака. Амалия уже должна уйти достаточно далеко, так что я могу не бояться случайной встречи…

Дверь я открыла без проблем, так же без проблем спустилась по скрипучей деревянной лестнице. На площадке верхнего этажа я немного постояла, прислушиваясь… снизу не доносилось ни звука, и я приступила к спуску.

Альпинисты говорят, что спуск с горы труднее и опаснее восхождения. Именно на спуске происходит больше всего трагических несчастных случаев: расслабившись после покорения вершины, спортсмены теряют бдительность, за что и расплачиваются.

В моем случае было не так. Я в считаные минуты сбежала вниз по крутой лестнице и наконец выбралась на свежий воздух.

После пыльной, затхлой атмосферы чердака и вонючего черного хода я вдохнула воздух улицы с настоящим наслаждением.

Амалии поблизости не было видно, и я этому, честно говоря, обрадовалась: мне до смерти надоело следить за этой отвратительной двуличной особой, лазать по крутым лестницам, подслушивать и подглядывать… И ведь какая зараза – сумела всех обмануть! И я, идиотка этакая, еще возилась с ней после аварии, домой ее провожала, альбомчик с фотографиями рассматривала!

Я неторопливо прошлась по улице, вышла на Измайловский проспект, глядя по сторонам, рассматривая витрины магазинов и афиши… Делать было решительно нечего, возвращаться с пустыми руками к Кириллу очень не хотелось.

И вдруг около одной афиши я замерла, как вкопанная.

«Чайка. Пьеса А. П. Чехова. Постановка…»

Фамилии режиссера и исполнителей главных ролей ничего мне не говорили. Так отчего же у меня так забилось сердце?

Я еще раз перечитала афишу.

Пьесу ставили на малой сцене театра «Собеседник».

И вдруг в голове моей словно что-то щелкнуло и загорелся яркий свет.

Я вспомнила ту фразу, которую Леонид Борисович просил передать его знакомым!

«Каждый охотник мечтает знать, где сидит чайка».

Чайка, а вовсе не утка, как я передала по телефону!

И еще… театр «Собеседник»… а в записке, которую Малюта принес из пещеры, Леонид Борисович дважды повторил слово «собеседник»… случайность ли это? Может, у него мысли путаются от голода и темноты, вот в голове и застрял «Собеседник»?

Я уже начинала понимать, что ничего случайного в этой жизни не бывает, что все в этом мире взаимосвязано.

И тут же голос Слона – такой разумный, такой рассудительный, такой до отвращения рациональный – прозвучал в моей голове и посоветовал мне держаться от всего этого подальше, пройти мимо этой афиши и поскорее о ней забыть.

Я пошла дальше, но через десять шагов увидела точно такую же афишу. Обстоятельства были сильнее меня.

Я прочитала внизу афиши адрес театра «Собеседник».

Это было совсем рядом, на Десятой Красноармейской…

Решение пришло мгновенно.

Я не буду делать никаких рискованных шагов. Я просто дойду до этого театра и взгляну на него. Это меня ровным счетом ни к чему не обязывает. В конце концов, имею я право сходить в театр?

Слон Родион, невесть как просочившийся в мою бедовую голову, кричал, возмущался, бил тревогу, но я затолкала его голос поглубже, раз он сам не хотел уходить, и свернула на Десятую Красноармейскую, зная уже, что сделаю все, чтобы разузнать подробнее, какое отношение этот театр имеет к пропавшему Леониду Борисовичу. По всему выходило, что именно там он успел спрятать доказательства существования затонувшего корабля с золотом. Именно это пытается выяснить Амалия, именно это Леонид Борисович хотел передать с моей помощью по телефону людям в одинаковых черных пальто. И если я сейчас позвоню им и начну все это путано излагать, они мне не поверят, потому что пару раз – с моей помощью – они уже попадали во всякие передряги. Но поймают и если не побьют, то очень круто побеседуют со мной. И неизвестно еще, какие у них возможности: может, они сдадут меня милиции, а может, сами разберутся. И то и другое – нежелательно. А вот если я самостоятельно найду спрятанные доказательства и явлюсь к ним во всеоружии, тогда мне поверят, простят проколы и согласятся помочь в спасении Леонида Борисовича.

Убедив себя, что мне просто необходимо найти эти доказательства, я убыстрила шаг.

Театр «Собеседник» располагался в симпатичном розовом особнячке с колоннами. Я подошла к главному входу, увидела точно такую же афишу пьесы Чехова «Чайка». Ну, и что это дает?

Постояв пару минут перед входом, я обошла особняк. С торца здания имелась еще одна дверь, наверное, служебный вход. Я задержалась там буквально на секунду, и вдруг дверь распахнулась, из нее выскочила невысокая коротко стриженная и очень загорелая женщина лет сорока. Она колобком подкатилась ко мне, схватила за руку и потащила внутрь, возмущенно приговаривая:

– Ну, разве можно так опаздывать? Павел Петрович просто места себе не находит! Я понимаю, вы творческая натура, но это не оправдание! Он уже два раза пил валерьянку!

– Вы меня… – Я хотела сказать, что она с кем-то меня перепутала, но тетка не позволила мне вставить ни слова.

– Не нужно оправданий! Я все понимаю, но поймите и вы! Павел Петрович – большой художник, и его нервы нужно беречь!

Она вдруг приостановилась, взглянула на меня и ахнула:

– Вам же еще нужно гримироваться! Ведь не можете вы в таком виде… эти брови – это какой-то кошмар!

Я обиделась за свои брови и снова попыталась что-то сказать в свое оправдание, но моя провожатая, которая тащила меня по коридору, как маленький верткий буксир тащит тяжелую неповоротливую баржу, опять не дала мне ничего ответить.

– Вы не представляете, как он волнуется! Этот человек… этот, я не побоюсь этого слова, святой человек и великий мастер – он сегодня с самого утра не в своей тарелке! Поэтому вы должны все сделать, чтобы не разочаровать его!

Я подумала, что мне будет довольно трудно не разочаровать этого неизвестного мне святого человека, поскольку я совершенно не представляю, чего же он от меня хочет.

Тут моя провожатая затормозила перед высокой белой дверью с табличкой «Главный режиссер», приложила палец к губам, округлила глаза и прошептала мне страшным шепотом:

– Подождите несколько секунд, я только узнаю, в каком он настроении! – И она исчезла за дверью.