— Всего лишь мобильник.

Нажимаю на кнопку приема. Звонит Эд.

Некоторые луга черные, с серыми прожилками пепла, но устроенный мною пожар не уничтожил ни одного дома. Когда ветер уносит последние клубы дыма, запах сгоревшего не такой уж неприятный, очень напоминает запах походного костра.

Въезд в «Уголок гармонии» перегородили барьерами, установили щиты с надписями: «ЗАКРЫТО НА 24 ЧАСА ДЛЯ ЛИКВИДАЦИИ ПОСЛЕДСТВИЙ ПОЖАРА».

Завтра должна прибыть тяжелая техника, чтобы вывезти лежащий на лугу восемнадцатиколесник.

Семейный эвакуатор из ремонтной мастерской уже подъезжал к большому дому, и «Гранд Чероки» перевезли в дубовую рощу, к автомобилям, которые когда-то принадлежали слугам Хискотта.

В других домах нашлись шесть трехгаллоновых канистр. Их наполнили бензином и поставили на крыльце большого дома.

Во второй половине дня, после того как ветер стих, после того как мы отключили подачу электричества и отнесли на безопасное расстояние баллоны пропана, Билл Гармони и я входим в дом. Начиная со второго этажа, выливаем бензин в стратегически важных местах, прежде всего — на останки гибридов. Я сам занимаюсь кухней, чтобы Билл не увидел маленький скелет в кладовой.

Свет в вонючем подвале не горел, и я решаю не спускаться в эту тьму даже с фонарем. Просто выливаю шестую канистру на ступени, в этот зловещий мрак. Пары бензина бьют в нос. Дом напоминает бомбу, дожидающуюся срабатывания взрывателя.

Семья воспользовалась грузовиком-цистерной, чтобы обильно полить шесть домов, расположенных ниже седьмого, который мы собирались сжечь. Наполненный водой, грузовик-цистерна стоял неподалеку, на тот случай, что вновь загорится трава.

Дом мы поджигаем за час до заката. Ночью пожар увидели бы с Прибрежной автострады, и кто-нибудь из путешественников обязательно сообщил бы о нем по линии 911.

Аннамария и я стоим вместе с семьей. Их тридцать шесть человек, включая Джоли, которая вернулась из Форт-Уиверна. Горит отлично, и я использую смартфон Парвиса Бимера, чтобы отослать видео этого пожара Эду.

Никто огню не радуется. Наблюдают в основном молча, атмосфера напоминает церковную между службами.

Когда от дома остаются дымящиеся руины, а угли залиты водой, мы все собираемся на пляже, где расставлены накрытые к трапезе столы и складные стулья. Воздух прохладный, без джинсов и свитеров не обойтись, но все соглашаются, что это самое лучшее место для того, чтобы впервые поесть, став свободными людьми.

Для освещения вполне хватает луны и свечей, потому что темнота теперь только от природы, и бояться ее нет нужды. Волны невысокие, мягко накатывают на берег, шорох прибоя напоминает колыбельную.

Звезды — великолепное зрелище, поднимающее мне настроение. Помня о проекте «Полярис», я ожидаю, что эти далекие солнца и вращающиеся вокруг них планеты в эту ночь будут вызывать страх, но вместо этого они говорят мне, что огромная Вселенная, как сама Земля, — место надежды, которая ничуть не тускнеет от того, что Вселенная еще и поле боя, где каждый сражался, сражается и будет сражаться от начала времен и до их конца.

Во время трапезы на пляже люди не столь замкнуты, как во время бдения у горящего дома, но празднование тихое и спокойное. Улыбаются многие, но смех звучит редко. Эта большая семья прошла через безмерные страдания и унижения, и путь к нормальной жизни едва ли окажется легкой дорогой.

Они хорошие люди, и некоторые становятся мне друзьями. Они много обнимаются, а когда сжимают мою руку или кладут руку мне на плечо, часто не хотят меня отпускать. Но интуитивно они понимают, что не должны смущать меня чрезмерной благодарностью. И хотя, несомненно, чувствуют, что секретов у меня хватает, не стараются их вызнать, смиряются с тем, что я всегда буду для них загадкой, как, впрочем, и многое в этой жизни.

После обеда Джоли, Аннамария, я и две собаки — Рафаэль и Бу — прогуливаемся вдоль берега, у самой кромки прибоя, и девочка в восторге от того, что видит, от того, что слышит, от того, о чем думает. Теперь, когда ярмо рабства снято с нее и всей семьи, я более ясно вижу ее ум, смелость и чистое сердце — главное достоинство Джоли. Я могу представить себе, какой она станет женщиной, и миру всегда будут нужны бессчетные миллионы таких, как Джоли, хотя достаточно и ее одной, чтобы многое изменить к лучшему.

Джоли плачет, услышав, что мы уезжаем утром и, скорее всего, больше никогда с ней не увидимся. Сам факт, что подобное единение душ может возникнуть за один день, ставит ее в тупик, точно так же, как радует меня, и она боится, что новая жизнь, теперь свободная, будет омрачена расставаниями и утратами, которых она не сможет вынести. Я для нее, говорит она, как новый брат, а братья не могут уходить навсегда. У этой девчушки яркие чувства, и хотя циники могут за это над ней насмехаться, я не стану, потому что это дорогой дар: чувствовать ярко, заботиться всем сердцем.

В глубине души я знаю, что долго мне в этом мире не прожить. Жизнь, которую я веду и должен вести, слишком уж часто сводит меня и Смерть лицом к лицу, но я несовершенен, как все люди, и рано или поздно подведу ту высшую силу, которая отправила меня с этой миссией. Поэтому я не могу лгать Джоли, обещая, что мы снова увидимся с ней в этом мире.

Аннамария успокаивает девочку, и получается это у нее гораздо лучше, чем у меня. Она говорит, что каждому из нас отведена роль в этой жизни, и, если мы знаем себя достаточно хорошо, чтобы понимать, какова эта роль, мы должны быть счастливы, делая только то, что действительно умеем. Она говорит, что я, Одд Томас, полностью понимаю свою роль — с этим утверждением в какой-нибудь другой ситуации я мог бы и поспорить. Она говорит, что я

— один из тех легендарным странников, которые идут, куда ведет судьба, и там находят тех, кто нуждается в их помощи, реализуя тем самым свое предназначение. Звучит это очень уж возвышенно, но прикосновение к мифу завораживает девочку, и моя загадочность растапливает ее грусть-печаль.

Каким-то образом Аннамария знает, что мать Джоли, обучая девочку дома, делает упор на сочинения. Она предлагает ей написать свою часть этой истории, в которой мы все принимали участие, а потом отослать написанное мне, через Оззи Буна, моего друга-писателя из Пико Мундо, чтобы я мог включить ее заметки в свою версию произошедшего в «Уголке Гармонии». Когда Джоли узнает, что я уже написал несколько томов мемуаров, которые не будут опубликованы при моей жизни, эта идея ее захватывает. И пусть она знает, что никогда не будет держать в руках книгу с этой историей, только может получить копию моей рукописи, ее это вполне устраивает. А осознание того, что мы, пусть и не напрямую, можем оставаться на связи, окончательно высушивает ее слезы.

Когда мы возвращаемся, чтобы присоединиться к семье, Аннамария говорит:

— Садясь за письменный стол, Джоли, ты должна помнить следующее. Если ты хочешь, чтобы твоя и Одда истории казались единым целым, писать ты должна просто, как говоришь, как думаешь, не стараться вещать каким-то писательским голосом, который не твой. Ты этого не видишь, в отличие от меня, но у тебя и Одди много общего. Вы оба любите мир, несмотря на все ваши страдания, и у вас обоих обостренное самосознание. Вы с Одди пытаетесь столь многое охватить, одно напоминает вам о другом, и третьем, и четвертом, вы и здесь, и там, и где-то еще одновременно, но при этом вы не разбрасываетесь. Все держите под контролем. Когда будешь писать, избегай непоследовательности. Помни об этом, и тогда твои слова и слова Одди сольются. Будь вне истории, и в истории, и над историей одновременно. Будь собой и только собой, а это значит быть собой и всеми людьми, которых ты любишь, и тогда Одди всегда будет с тобой, как ты, а это я знаю, всегда будешь с ним.