Вероятно, во время последней беременности нашей героини были сделаны ещё два рисунка, которые изображают её довольно полной и почти утратившей былое очарование. На одном, созданном художником И. Ф. Жереном в 1838 году (вероятно, в конце его), она предстаёт круглолицей, с расплывшимися чертами, с завитыми в круглые локоны волосами. Другой – рисунок неизвестного художника, ныне находящийся в отделе изобразительных фондов Государственного литературного музея, в правом нижнем углу имеет надпись: «1839 г. А. П. Керн». Женщина на нём, одетая в простое будничное платье с белым воротничком, по мнению атрибутировавшей портрет научного сотрудника музея С. Бойко, имеет много общего с другими изображениями Анны Петровны: овал лица, разрез глаз, форма бровей, линии лба, носа и подбородка, вырез ноздрей и даже характерный излом верхней губы[47]. И тот же задумчивый взгляд: она вся ушла в себя, в свои мысли, в свои проблемы…

В 1864 году в имении Митино был сделан коллективный дагеротипный портрет, на котором Анна Петровна сидит с книгой на крыльце дома своих родственников Львовых. Известен ещё более поздний фотоснимок Анны

Петровны, относящийся к концу 1870–х годов: на закате жизни на старческом лице от прежней красоты не осталось ничего.

Анализируя дошедшие до нас изображения Анны Петровны, можно подтвердить, что она не обладала классической красотой, черты которой обычно сохраняются до старости. Зато ей было присуще редкостное женское обаяние. Видимо, загадка очарования Анны Керн кроется не столько в красоте лица и стройности фигуры, изящных ручках и маленьких ножках, сколько в потрясающей женственности, тонкой чувствительности и уме.

Вскоре после возвращения из михайловской ссылки Пушкин стал думать о женитьбе и перебирать невест. Все кандидатки были совсем юные, из хорошего московского или петербургского общества, образованные, превосходно воспитанные – и невинные: Софья Пушкина, Александра Римская–Корсакова, Екатерина Ушакова, Анна Оленина и, наконец, Наталья Гончарова. Анна Петровна никак не соответствовала запросам поэта: она была уже далеко не юной – почти ровесницей Пушкина, родила трёх дочерей, к тому же официально не была разведена с мужем и имела длинный шлейф любовных связей и сплетен.

Но и в этот период Пушкин постоянно вспоминал Анну Керн.

В течение второй половины марта и весь апрель 1829 года поэт почти ежедневно бывал в московском доме Ушаковых на Пресне. Среди сотни его рисунков в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой есть один, на котором изображена прекрасная дама, похожая на Анну Петровну и лицом, и фигурой; она ожидает на балконе своего возлюбленного, продев «сквозь чугунные перила» ножку, а к двери, в которую нарочно вставлен огромный ключ, крадётся любовник, очень похожий на С. А. Соболевского. На другом рисунке – из белового варианта поэмы «Домик в Коломне», переписанного в начале октября 1830 года в Болдине, – изображена кухарка Маврушка, обликом напоминающая ещё одного поклонника Анны Петровны, А. В. Никитенко. Вероятно, в таком виде пером поэта были перенесены на бумагу доходившие до него слухи об очередных романах Анны Петровны, действующими лицами которых были его друзья или знакомые. А сама героиня «Домика в Коломне», по мнению уже упоминавшейся Л. А. Карваль, имеет несомненное сходство с Керн. При создании образа «простой и доброй моей» Параши Пушкин даже использовал – конечно же переработав – приведённый выше мадригал А. И. Подолинского «Портрет», адресованный Анне Петровне. Строки Подолин–ского:

Пушкин превращает в:

«Незадолго до женитьбы Пушкина (21 июля 1830 года. – В. С.), – рассказывала Анна Петровна в «Воспоминаниях о Пушкине, Дельвиге, Глинке», – Софья Михайловна Дельвиг писала ко мне с дачи в город «Александр Сергеевич est arrife hier. Il est, dit–on, plus amoureux que jamais, cependant il ne parle Presque pas d'elle. La nose se fera en septembre» ( вернулся вчера. Говорят, влюблён больше, чем когда–нибудь, между тем почти не говорит о ней. Свадьба будет в сентябре).

Действительно, в этот период, перед женитьбою своей, Пушкин казался совсем другим человеком. Он был серьёзен, важен, молчалив, заметно было, что его постоянно проникало сознание великой обязанности счастливить любимое существо, с которым он готовился соединить свою судьбу, и, может быть, предчувствие тех неотвратимых обстоятельств, которые могли родиться в будущем от серьёзного и нового его шага в жизни и самой перемены его положения в обществе. Встречая его после женитьбы всегда таким же серьёзным, я убедилась, что в характере поэта произошла глубокая, разительная перемена.

Сам он почти никогда не выражал чувств; он как бы стыдился их и в этом был сыном своего века, про который сам же сказал, что чувство было дико и смешно. Острое красное словцо – la repartie vive – вот что несказанно тешило его. Впрочем, Пушкин увлекался не одними остротами; ему, например, очень понравилось однажды, когда я на его резкую выходку отвечала выговором: «Pourauoi vouc attaguez a moi, qui suis si inoffensive!» (Зачем вы на меня нападаете, ведь я такая безобидная). И он повторял: «Согшпе c'est reellement cela: si inoffensive!» ( Как это верно сказано: действительно, такая безобидная!) Продолжая далее, он заметил: «Да, с вами не весело и ссориться, voila votre cousine, avec elle on trouve a qui s'en prendre!» (То ли дело ваша кузина, вот тут есть с кем ссориться!)

Причина того, что Пушкин скорее очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в характере женщин, заключалась, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем совершенно в духе того времени».

Читателю может показаться, что второй раз на страницах нашей книги приводится (в несколько изменённом виде) мнение Анны Петровны об отношении Пушкина к женщинам. Нет, это не автор, а Анна Петровна, придавая большое значение правильному пониманию данного вопроса, изложила своё мнение дважды – в «Воспоминаниях о Пушкине, Дельвиге, Глинке» и в письме литературоведу П. В. Анненкову.

К концу 1830–го – началу 1831 года относится работа Пушкина над повестью, от которой до нас дошёл только отрывок, начинающийся словами «На углу маленькой площади…». Замысел её связан с сюжетом другого неоконченного прозаического произведения «Гости съезжались на дачу». Считается, что прототипом главной героини этих повестей являлась А. Ф. Закревская. На страницах рукописи «На углу маленькой площади…» имеется женский портрет: исследовательница Л. И. Певзнер предположила, что это изображение Д. Ф. Фикельмон. Но сюжет, воспроизведённый в этом коротеньком наброске, очень близок к жизненной ситуации, в которой находилась А. П. Керн: героиня оставила мужа и пытается удержать возле себя молодого возлюбленного…