А потом все попуталось, переплелось в один несвязный клубок из отдельных отрывочных эпизодов. Да, признаться, и не думалось, лишь в тоске заходилось сердце. Канаев ватным тампоном индивидуального пакета очищает лицо от крови. Оно безмятежно. Кажется, он заснул. Лицо не выражает ни страха, ни волнения. В нем лишь отразилась напряженная сосредоточенность человека, который должен был сделать определенную работу — сделать или погибнуть. Любой ценой. А из ранок на лбу продолжала еще проступать кровь.

Эта потеря потрясла нас. Мы — солдаты. Мы далеко не сентиментальны. Нам пришлось уже повидать и пережить десятки смертей своих боевых товарищей, но гибель Володи Дышинского нас привела в шоковое состояние…

Само слово «смерть», сказанное о Дышинском, никак не доходило до моего сознания. Я видел его неподвижного, уже неживого, распростертого на снегу, а сознание упорно отказывалось верить в реальность этого трагического события. Сколько рискованных операций было на его счету, и все обходилось благополучно. Последний год с самого Сталинграда он был как заговоренный: за это время он не получил даже ни одной царапины… Рядом с командиром положили Шапорева, Соболева. Шапорев был ранен в спину, пуля вышла под левой ключицей. Ему наложили повязку, он стонал. На мгновение приоткрыл глаза, посмотрел на нас и тихо, шепотом произнес: «Передайте маме…» Изо рта пошла кровавая пена, затем он вздохнул и затих. Фашистская пуля оборвала и жизнь Юры Соболева — здоровяка и красавца. Это про таких, бывало, говорил наш старшина роты: «Молодой ишо. Небось и за девку-то не держался».

Смерть командира сильно отразилась на всех. Смотрю на ребят: лиц а их изменились, напряглись. Да и осталось нас мало. В моей душе и в душе каждого разведчика росла и крепла страшная невысказанная боль и святая ненависть к врагу. Однако оплакивать потери на войне долго нельзя, не принято. Не та обстановка.

…Когда наступало утро, на правом берегу завязалась перестрелка. Пехота противника нагло шла на сближение. Автоматы обороняющихся тоже захлебывались, выплевывая струи свинца. Эту вылазку противника удалось отбить довольно легко. Но едва смолк говор шмайсеров, как на наши позиции обрушился огонь артиллерии и минометов. Огонь велся как с расположенных поблизости огневых позиций — из карьера и района КРЭС, так и со стороны дальних рудников. Признаться, огонь был довольно эффективным. Вскоре нас стали донимать автоматчики и пулеметчики, расположившиеся в домах на противоположной стороне улицы.

Обстрел сменился яростной атакой противника. Немцы быстро разобрались, что наши силы на этой стороне малочисленны, и решили нас уничтожить. Их намерения полностью подтверждали показания пленных. К тому же противнику удалось засечь вышедшую на связь рацию, а по ней установить месторасположение штаба, который оказался под жестким огнем. Рацию пришлось убрать в подвал.

Враг наседал, а связи не было. Под прикрытием шквального пулеметного огня подразделения врага силою от взвода до роты пытаются прорваться к плотине. Невзирая на потери, противник упорно стремится подойти к шлюзам и подорвать их. Он не жалел ни мин, ни снарядов и, не считаясь с потерями, во что бы то ни стало стремился свершить свое черное дело.

Положение критическое. Но по-прежнему собран, сосредоточен командир спецотряда. Он понимает: в настоящее время он является объектом пристального внимания своих подчиненных. Слова здесь были излишни. От его поведения, действий зависит исход операции.

Бой идет уже в полуокружении. Это серьезно осложняло оборону. Штаб постоянно находился под огнем противника, который стремился парализовать его работу, нарушить связь между подразделениями. Бои идут на расстоянии броска гранаты, доходят до рукопашных схваток. Бой теперь идет не только за дом, а даже за хозяйственную постройку, за каждую занимаемую позицию.

Второй день ведет бой отряд без огневой поддержки, как ранее планировалось командованием. Нет связи. Телефонная связь оборвалась еще утром. Несмотря на то что рация находилась в руках классного специалиста, каким был сержант Вдовин, связаться ни с командованием армии, ни с соседними дивизиями ему не удается. Грунт напичкан вкраплениями металла, что экранировало работу рации. Итак, мы без связи. Снова атака противника. Наша оборона тоже ощетинилась огнем. Автоматчики все ближе. Крайний домик слева они стремятся обойти, зайти с тыла от реки. Воинам полуокруженного дома помогают огнем соседи. Все тонет в трескотне автоматов, в скороговорке пулеметных очередей, разрывах гранат. Отбили и эту атаку, немцы отходят, оставляя на снегу трупы своих солдат.

Едва немцы отошли в укрытие, наши позиции начали снова гвоздить артиллерия и минометы. Снова, куда ни глянь, вдоль наших позиций беспрерывно вырастают кустики разрывов. Снаряды частично разрушили дом, занимаемый штабом. Есть раненые и убитые. Снег из белого, каким он был утром, становится грязно-серым. И снова все тонет в трескотне автоматов и разрывах гранат. Командир и офицеры штаба тоже не выпускают из рук оружия. Ведут огонь и находившиеся при штабе радисты, телефонисты и связные от подразделений. Чтобы поднять дух бойцов и экономить боеприпасы, командир организовал залповый огонь.

Немцам удается вплотную подойти к крайнему левому дому с трех сторон, блокировать его. В окна летят гранаты, гарнизон продолжает сопротивляться. Командир слушает доклад из осажденного дома. Оглядев свое окружение, словно ища поддержки, приказывает подчиненным покинуть здание. При огневой поддержке соседей, прокладывая себе дорогу гранатами, они покидают его. Это было около десяти часов. Не проходит и часа, пришлось покинуть второй дом. Обстановка накаляется. Едва успеваем отбить одну вылазку противника на одном участке, как противник начинает очередную. Командир через связных передает приказ, в котором требует от всех командиров решительных действий и взаимной поддержки.

В полдень над нашими позициями появились восемь штурмовиков. Неужели к нам? Штурмовики шли низко. В течение нескольких секунд я отчетливо видел в ближайшем штурмовике сосредоточенно-напряженное лицо пилота и стрелка-радиста, прильнувшего к пулемету. Мы с мольбой проводили самолеты зовущими взглядами, словно рассчитывая на какое-то чудо. Но увы! Чуда не произошло. Штурмовики проплыли на запад.

Спустя несколько минут до нас докатились глухие раскаты взрывов. Где-то недалеко, вероятно в районе станции, штурмовики сбросили свой бомбовой груз. Их возвращения мы не видели.

…Противник имел не только численный перевес, но и в выборе средств поражения. По нас бьют, а с нашей стороны хотя бы одна пушечка тявкнула, вздохнул хотя бы один миномет. На все действия противника мы отвечали только огнем автоматов. Но и этот запас катастрофически таял. Хотя мы были и не новобранцами, но и в наши души закрадывался страх…

К двенадцати часам пришлось оставить и третий дом. Кольцо затягивалось все туже. В этой ситуации как воздух нужна была связь. Первым на ее восстановление вызвался телефонист. К сожалению, ему не удалось даже отползти от штаба, как он был обнаружен и убит. Тогда выполнить эту нелегкую задачу вызвался начальник штаба. Командир отряда был против, Мясников настаивал, а время шло. Наконец командир дает добро. Но и капитана постигла участь телефониста… Это произошло около тринадцати часов. Тогда восстановить связь вызвался местный житель, проводник отряда комсомолец Иван Гудзь. После того как он подробно изложил Шурупову свой план передвижения до реки (за рекой находился вспомогательный пункт связи), командир проинструктировал Ивана и благословил в путь. Гудзь добрался до места назначения и передал просьбу командира. А пока как бы ни была тяжела обстановка, но подразделения отряда продолжали держаться и не допускали противника к плотине. Узнав об обстановке в районе плотины и о больших потерях, командование армии поняло, что нужна срочная помощь. Но и другие соединения обескровлены в предыдущих боях, и быстро сломить сопротивление противника им не по силам. И тут как гром среди ясного неба заговорила артиллерия 19-го гвардейского воздушно-десантного полка. На поверхность извлечена рация, и Шурупов лично корректирует огонь по скоплению пехоты противника южнее домов № 76 и 78, около штабного дома, а потом и по всему району обороны.