— Вот тебе уже четыре года, ты уже большой. Сам подумай: может это быть?

Ваня подавленно молчит.

А Галке этот странный разговор внушает интерес, но и смутное беспокойство.

— Ясное дело — не может, — продолжает печально рассуждать Леня. — Или вот Буратино твой любимый. Все знают, что его не было. Только маленькие дурачки верят, что из полена можно сделать живого пацана. Нельзя, правда же?

И тут случилось нечто непредвиденное: Ванечка моргал, моргал и вдруг заревел.

— Ты чего издеваешься над ребенком?! — взвивается Галка. — Очень умный вырос, да?!

Она усадила Ваню рядом с собой и, заглядывая искательно в его полные горя глаза, говорит с жаром:

— Не верь ему, все они были! И Буратино был, и Кощей, и князь Гвидон, и Снежная Королева, и Кот в сапогах… Слышишь? По правде были! Вот честное пионерское…

Ванечка ревет, заглушая ее слова, а Леня с досадой катает ногой камешки поодаль от них.

— Эй, ты! Скажи ему, что они были! — требует Галка.

Леня подошел:

— Да не реви, я пошутил. Галя лучше знает. Если она говорит «были» — значит были.

— А… а щас? — несколько успокоившись, спрашивает Ванечка.

— И сейчас где-нибудь есть! — уверяет Галка. И в награду ей Ванечка удовлетворенно улыбается сквозь дрожащие на ресницах слезы. Да и Пушкарев-старший, честно говоря, благодарен ей за спасенные сказки.

— Ну, Ванечка, пошли. Поздно уже, — миролюбиво говорит он.

— Галя, а ты с нами? — спрашивает малыш.

Галка не в силах отказаться. Да и куда ей идти — ведь Тамара уехала с Родионовой…

Взяв Ваню с двух сторон за руки, Леня и Галка бредут по бульвару.

15

Андрей и Гродненский в будке телефона-автомата.

— Алло, Колька, ты? — Андрюша заливается счастливым смехом. — Да, здорово он вас околпачил! И вы ему за это ничего не сделаете?.. Ну мало ли что… подумать надо. Вот приходите сейчас, тут Гродненский родил одну идею…

Гродненский очень удивлен:

— Какую? Я не родил…

Коробов зажал рукой микрофон:

— Да я для смеху…

На всякий случай Гродненский подхихикнул.

Андрюша — в трубку:

— Алло! Так придете? Угол Красина и Садовой… Ну все, ждем. Привет ежам, хомякам и так далее. Эй, марки не забудьте, вы мне еще двадцать штук должны! — Он повесил трубку. — Так, Козлята будут. А ты сбегаешь за Курочкиным.

— Ладно. Андрюх, а для чего тебе марки чужие и значки, если отец тебе и так привозит сколько хочешь?

Тень досады пробегает по лицу Андрея.

— Ты думаешь, я из-за этой ерунды у гостиницы крутился? У меня задание, понял?

Где уж Гродненскому понять!

— От кого? От отца?

— От кого надо. Давай дуй за Курочкиным!

Андрей повернул его за плечи и слегка придал ему ускорение.

16

Уже вечер, а Леня и Галка все бродят по улицам. Малыша с ними нет, он давно спит. А у них идет свой разговор. Пушкарев уже знает то, что камнем лежит на душе у Галки.

— Знаешь, что самое противное в этой истории? — думает он вслух. — Машина!

— Как это, почему? — оторопела Галя.

— Вот если бы Родионова была не с «жигулем»… а с авоськой! И шла бы не веселиться… а тащила бы, например, бе-лье в прачечную — что тогда? Побежала бы за ней твоя Тамара?

— Не знаю… — Самой Галке не приходило это в голову, но теперь она уверена: Пушкарев смотрит в корень.

— Нет, не побежала бы, — горько заключает он. Но так как Галке делается еще горше, пробует обнадежить ее: — Хотя, знаешь, рано еще переживать… Ты поговори с ней на всякий случай! Вдруг она уже все поняла? Вдруг ищет тебя… ждет…

— Ты, вообще-то, оказывается, ничего… — задумчиво говорит Галка. — Ты тоже не переживай. И не думай ни о каких глупостях. Приходи завтра в школу. Плевать нам на них.

Леню подкашивает это «нам».

— Ты так считаешь? — с надеждой спрашивает он. — Ты правда так считаешь?

17

В понедельник небо с утра затянуло низкими неповоротливыми облаками. Моросит. На бульваре пустуют мокрые скамейки под голыми деревьями. И на одной из скамеек мается Галя Мартынцева. Она сидит напротив большого серого дома, неотрывно глядя в глубину его двора. Мимо нее проходят по своим делам люди: ведут малышей в ясли, спешат на работу.

Наконец в глубине двора появляется Тамара. Завидев Галку, она делает шаг назад, но, внезапно передумав, вступает на бульвар. Галка вскочила и преграждает ей дорогу.

— Тамара, — говорит она, заставляя себя не прятать взгляда, — надо поговорить.

— Обязательно сейчас? Опоздаем!

— Да, сейчас! Потому что в школе с тобой теперь не поговоришь.

Галка делает паузу. Может быть, Тамара опровергнет это предположение? Но Тамара молчит, и Галка решается:

— Ты что, больше не хочешь со мной дружить? Скажи честно! — спрашивает она в лоб.

— Ну что ты, Галчонок, — говорит Тамара. Тон нарочито беспечный. — Как ты можешь даже подумать?

— У меня тоже есть самолюбие, — горестно и гордо произносит Галка. — Как ты можешь? Мы с тобой столько времени… со второго класса… и все, буквально все рассказывали, и вот — пожалуйста, какая-то Аленка, мы даже ее не знали…

— Почему не знали, — лицемерно удивляется Тамара. — Ну, не знали, а теперь узнали. Уж целый год, как она к нам пришла…

— На нее никто внимания не обращал — и вдруг пожалуйста. И мама ее вовсе не интересная, а какая-то вот именно даже подозрительная женщина…

— Ну это ты брось! — гневно говорит Тамара. — Прямо противно! И вообще мама ни при чем. Аленка сама очень интересная.

Они идут по бульвару. Тамара все убыстряет шаг, а Галка хотела бы потянуть время, задержать ее.

— Имей в виду, Томик, — говорит она, растягивая слова. — Если ты от меня к ней уйдешь…

Тамара заинтересована:

— Ну, что тогда будет?

— Я что-нибудь такое сделаю! Что-нибудь такое страшное!

Тамаре этот поворот разговора даже нравится.

— Ну, вот интересно! Убьешь меня, что ли?

— Нет, не тебя.

— Ну, Аленку? Ее-то за что?

— И не Аленку.

Что-то вздрагивает в черствой душе Тамары.

— Галка, да ты что? — говорит она почти нежно. — Да ты совсем… Мы же с тобой… Помнишь, мы еще в третьем классе договорились… И навсегда. Аленка — это у меня вторая подруга.

— Вторая — это неправильно, — грустно замечает Галка. — Друг бывает один.

— Кто это тебе сказал?

— Кто? Леня Пушкарев, — неожиданно для самой себя выпаливает Галка.

Тамара заходится от смеха:

— Этот? И ты поверила этому брехуну?

Галка бросается на защиту Лени с излишней горячностью:

— Он не брехун, ты его не