– Знаю. Чтобы ты мог меня защитить.

Мариус кивнул. Пред мысленным взором у него снова возникли нарисованные цветы, но не сегодняшние цветы этого огромного тропического города, а другие – изображенные им давным-давно на другой стене. Цветы зеленого сада, где он гулял во снах, цветы созданного им самим блистательного Эдема. Цветы… Цветы, колышущиеся в мраморных вазах в какой-то церкви или на алтаре… цветы.

За грядками свежих благоуханных цветов на залитом сиянием светильников алтаре восседала неподвижная чета: Акаша и Энкил.

Вокруг них, в стенах их святилища, Мариус разбил великолепнейшие сады. Там в изобилии цвели розы и лилии, сплетались зеленые лозы.

Сплетенье лоз.

– Пойдем внутрь, – ласково позвал Даниэл. – Еще так рано. Если не хочешь сегодня больше выходить, давай посмотрим вместе один фильм, я давно собирался. Идем же, идем обратно.

Конечно, Мариус хотел согласиться. Хотел тронуться с места. Но так и стоял, застыв у перил, глядя вдаль и силясь узреть звезды за завесой облаков. Цветы.

Теперь с экрана лэптопа на кофейном столике лился уже другой голос. Юная вампирша из какого-то отдаленного уголка земного шара взывала о защите, изливала эфиру – или телефонным проводам – наболевшее сердце.

– Говорят, теперь то же самое произошло и в Иране. От убежища остались лишь угли. Никто не уцелел, никто.

– Но тогда откуда мы знаем об этом? – спросил Бенджи Махмуд.

– Потому что другие на следующую ночь нашли пепелище. Все, кто там был, исчез, сгорел, погиб. Бенджи, что нам делать? Где старшие? Неужели именно они и убивают нас?

Грегори Дафф Коллинсуорт, высокий и хорошо сложенный вампир с коротко стриженными темными волосами и черными глазами, стоял в Центральном парке, осматриваясь и прислушиваясь. Затаившись в благоуханной глубине чащобы, он при помощи сверхъестественного зрения и слуха улавливал все подробности беседы меж Антуаном, Арманом, Бенджи и Сибель в особняке, где проживал сейчас клан Армана.

Облаченный в пошитый на заказ английский костюм из серого сукна, смуглый и стройный Грегори без труда сошел бы за исполнительного директора какой-нибудь крупной фирмы – каковым, строго сказать, и являлся несколько десятилетий. И в самом деле, его фармакологическая империя сейчас слыла одной из самых успешных на международном рынке, а сам он входил в число бессмертных, наделенных талантами наживать капиталы «в реальном мире».

Он приехал сюда из Швейцарии не только для того, чтобы уладить кое-какие деловые вопросы в нью-йоркских отделениях своей компании, но и чтобы самолично понаблюдать за знаменитым кланом вампиров Нью-Йорка.

Стоило юному кровопийце Антуану появиться вечером в городе, Грегори без труда уловил водоворот его смятенных эмоций. Попробуй Арман убить паренька, Грегори непременно вмешался бы, мгновенно и эффективно, и забрал бы малыша с собой: исключительно по доброте душевной.

Несколько десятилетий тому назад, после первого и единственного рок-концерта Вампира Лестата в Сан-Франциско, Грегори уже довелось вмешаться в бойню, устроенную злополучными сподвижниками Царицы Небесной, что без тени жалости наблюдала за происходящим с ближайшего холма. В тот раз он спас и унес с собой темнокожего кровопийцу по имени Дэвис.

В случае же этого интересного и мятущегося юнца, Антуана, Грегори мог бы легко отразить любой направленный на него удар Огненного Дара, а уж тем более – удар такого молодого и неопытного вампира, как знаменитый Арман.

Не то чтобы Грегори имел что-то против Армана. Совсем напротив. Он очень даже хотел бы познакомиться с ним – как рад был бы познакомиться с любым другим кровопийцей земного шара, хотя в глубине сердца таил заветную мечту встретить Лестата. И сегодня вечером он пришел пошпионить за вампирами Верхнего Ист-сайда именно потому, что был уверен: уж теперь-то Лестат точно у них объявится. Лестата, увы, не оказалось – иначе Грегори уже сам стучался бы к ним в дверь.

К передачам Бенджи Махмуда Грегори относился с пониманием и сочувствием. Ему только хотелось лично удостовериться, что маленький ведущий – не марионетка своих могущественных братьев и сестер, а подлинный автор идеи будущего для всего вампирского племени. И Грегори в том удостоверился. Как ясно было из подслушанных сегодня вечером споров, Бенджи оказался не просто уникальным явлением, искренней душой и настоящим сокровищем, но и отчасти мятежником.

– О, дивный новый мир, в котором водятся такие кровопийцы, – вздохнул Грегори, гадая, стоит ли прямо сейчас нагрянуть в гости к утонченным и образованным вампирам, обитающим в особняке напротив, или же пока погодить.

Если он покажется им, тайне его существования, которую он так успешно хранил более тысячи лет, неизбежно придет конец – а он не был по-настоящему готов к мерам, которые придется принимать в таком случае.

Нет, лучше пока держаться в тени, слушать и пытаться понять.

Он всегда предпочитал именно эту тактику.

Грегори было шесть тысяч лет. Создала его сама царица Акаша. Скорее всего он стал четвертым и последним вампиром, которого она сотворила. Первыми тремя были мятежный советник Хайман и проклятые близнецы Мекаре и Маарет, бунтовщики Первого Поколения.

В ночь, когда вампирское племя впервые явилось на свет, Грегори находился во дворце. Конечно, тогда его звали иначе – Небамун. Именно этим именем он и пользовался до третьего века от Рождества Христова, когда сменил старое имя на Грегори и начал новую, бесконечную жизнь.

Небамун был любовником Акаши, она избрала его из рядов своей особой стражи, которую привезла с собой из Ниневии в Египет. А потому долгая жизнь ему не светила. Когда царица избрала его, крепкого и здорового юнца, для постельных утех, ему едва исполнилось девятнадцать лет, а уже через год Акаша стала кровопийцей и утянула за собой царя Энкила.

Небамун беспомощно прятался в огромном обитом золотом сундуке. Крышка сундука оставалась чуть приподнята, так что ему выпала возможность лично наблюдать весь ужас той ночи, когда заговорщики закололи царя с царицей. Он и наблюдал, но не мог защитить своих повелителей. А потом, глазами, исполненными еще большего ужаса, он узрел вихрящийся рой кровавых частиц, что витал над умирающей царицей. Узрел, как этот рой проник в нее сквозь множество ран, каждая из которых была смертельной. Узрел, как она восстает из мертвых, и очи ее подобны раскрашенным глазам статуи, а кожа лучится белизной в бликах свечей. Узрел, как она впивается зубами в шею умирающего Энкила.

Эти воспоминания не поблекли в памяти Грегори и по сей день оставались столь же свежи, как в ту ночь. Он чувствовал жар пустыни, прохладный ветерок с Нила. Слышал крики и шепот заговорщиков. Видел привязанные к синим колоннам златотканые занавеси, а дальше, над ними, – безразличные и яркие звезды на черном пустынном небе.

Как уродлива, отвратительна была Акаша, подползающая к распростертому телу мужа! И как жутко было видеть, как мгновенно тот воспрял к жизни от глотка таинственной крови, которую выпил из ее запястья.