Еще летом 1936 г. на собрании московского партийного актива Никита Сергеевич призывал: «Нам надо так обострить наше зрение, наш слух, чтобы малейший сквознячок антипартийного ветра, чтобы он встретил буквально физический отпор от наших членов партии»[499]. Эти призывы были услышаны и поняты буквально. Иллюстрируя повышение бдительности, Никита Сергеевич на конференции привел в качестве примера случай на заводе № 1 г. Москвы, где один из участников собрания выступил с критикой сложившегося положения в стране. Заводские коммунисты «оппозиционера» «сворторозили и хорошо набили ему морду», а когда возмущенные этим произволом позвонили в МК, Хрущев, по собственному признанию, заявил: «молодцы, что избили»[500]. Много лет спустя, в 1960-е гг., секретарь Московского горкома КПСС Н.Г. Егорычев решил изучить выступления своих предшественников. Данная речь произвела на Егорычева сильное впечатление. «Это ужасная, ужасная стенограмма. Вы знаете, это ужасно», – делился он своими впечатлениями и в качестве примера, с небольшими искажениями, приводил данный фрагмент из выступления Хрущева[501]. К слову сказать, и позднее Никита Сергеевич проявлял себя как последовательный сторонник таких решительных действий. В 1950 г., выступая перед московским городским партактивом, Хрущев негодовал по поводу деятельности спекулянтов: «Когда я это слушал, я возмутился. Как же вы, коммунист, об этом так спокойно говорите! Надо было побежать в этот магазин, и если бы вы побежали и дали в морду этому спекулянту, мы бы вам выговор записали, но я бы сказал: молодец! (В зале веселое оживление, аплодисменты.) Выговор за то, что самоуправствовать нельзя, а то, что дал в морду спекулянту – я бы понял по-человечески, по-партийному, что нельзя терпеть такого безобразия»[502].

Открытие городской конференции произошло в один день с арестами ряда военных деятелей. Ходили слухи, что один из них, председатель Центрального совета Осоавиахима Р.П. Эйдеман, якобы был вызван из президиума московской партконференции и арестован[503].

Выступление первого секретаря МГК вызвало оживленную дискуссию – за два дня в прениях по докладу выступило 30 человек[504]. Критике подверглась деятельность секретарей МГК ВКП(б) А.Н. Богомолова и М.М. Кулькова, а также работа отделов МГК. Но особенно жестко оценивались действия Моссовета. Секретарь Краснопресненского райкома В.Я. Симочкин даже заявил: «Существующая система работы Моссовета не может обеспечить плана реконструкции Москвы»[505]. Председатель Моссовета Н.А. Булганин 25 мая выступил с ответом на критику своего ведомства. Он признал невыполнение плана жилищного строительства по Москве своим политическим провалом. Видимо, речь Булганина не была достаточно самокритичной, как того требовали политические условия, т. к. «Правда» заметила, что тот «не объяснил причин этого провала и мало сказал о мероприятиях Моссовета по улучшению строительства и обслуживания населения Москвы»[506].

26-27 мая происходило обсуждение кандидатур в списки для закрытого (тайного) голосования в состав МГК ВКП(б)[507]. «Правда» отмечала: «Организованно и четко проходит намечение кандидатур в состав пленума горкома ВКП(б)»[508]. Хрущев навсегда запомнил, в каких условиях состоялись эти выборы и как влияла на них «близость к ЦК».

От Военной академии РККА им. Фрунзе на конференции присутствовал участник Гражданской войны, корпусный комиссар Иван Григорьевич Неронов. Хрущев не запомнил его фамилию, хотя в период Гражданской войны их пути пересекались – оба в конце 1919 – начале 1920 гг. проходили службу в 9-й стрелковой дивизии[509]. В декабре 1936 г. они встретились снова, когда Неронов был переведен в Москву из СКВО[510]. За полгода работы в Военной академии им. Фрунзе у московской парторганизации никаких претензий к ее комиссару не возникало.

По воспоминаниям Хрущева, Неронов прекрасно выступил на конференции. Его кандидатуру уже успели обсудить на конференции и включили в списки для голосования. Однако перед самым голосованием с Хрущевым созвонился наркомвнудел Ежов и сообщил, чтобы комиссара не выбирали, поскольку тот связан с врагами народа и вскоре будет арестован. Ежов порекомендовал «не отводить этого комиссара прямо, а “проводить” его»[511]. Это указание Хрущеву удалось выполнить полностью. Никита Сергеевич оперативно собрал секретарей партийных комитетов и объяснил сложившуюся ситуацию. Благодаря принятым мерам Неронов нужного количества голосов не набрал. 27 июля его назначили временно исполняющим обязанности секретаря Фрунзенского райкома, где располагалась военная академия, но уже 10 августа арестовали[512]. Любопытно, что с должности военного комиссара академии им. Фрунзе Неронов официально был освобожден приказом НКО СССР 20 августа 1937 г. – спустя 10 дней после ареста[513].

Одновременно заведующий Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков передал сталинское указание отвести кандидатуру другого старого большевика – члена Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Емельяна Ярославского. Когда-то в 1919 г. на VIII съезде партии он поддержал тезисы «военной оппозиции», выступившей против расширения прав военных специалистов в РККА. На февральско-мартовском пленуме 1937 г. деятельность руководимого им Союза воинствующих безбожников подверглась критике в докладе Жданова. Несмотря на возражения Хрущева, что эта кандидатура уже обсуждалась делегатами и утверждена, задание осталось неизменным. Однако если выборы Неронова удалось провалить, то Ярославский с небольшим перевесом все же вошел в состав МГК ВКП(б)[514]. Согласно Пономареву, если члены горкома получили в среднем от 515 до 588 голосов из 594, то Ярославский набрал лишь 395 голосов[515].