Шахта начиналась в виде очень широкой и круглой ямы. По краям выбивали ступеньки, и по ним можно было спускаться на самое дно шахты. На глубине в три-четыре человеческих роста добытчики кремня прекращали дальнейшее углубление ямы и начинали делать не очень длинные штольни, подземные галереи.

В известковом плитняке Щели оказалось целых три таких шахты. Они соединялись подземными ходами. Одна из них обвалилась, две другие сохранились хорошо.

Груды выброшенного известкового щебня вокруг каждой из шахт успели уже обрасти травой и кустами и отлично скрывали входные отверстия.

Вот в этих-то старых каменоломнях и поселился Урхату вместе со своим семейством.

Построить себе хижину всё-таки не так просто, как поселиться в готовой пещере, которую быстро можно приспособить под жильё.

Дикие звери, бродячие лесные люди иногда появлялись то здесь, то там в пустынных береговых лесах. От них хорошо было спасаться в тёмных каменоломнях.

Верхние отверстия шахт Урхату закрыл стволами молодых сосен, а на них навалил толстый слой торфа и земли.

Население нового выселка из Ку-Пио-Су начало быстро увеличиваться.

Рождались дети. К семьям двух братьев прибавился ещё один молодой переселенец с пожилой женой и кучей её ребят. Жена эта скоро умерла. Поселенец решил добыть новую и отправился сватать невесту в один рыбацкий посёлок. Сватовство было удачным: он привёз себе сразу двух жён. Оба брата тоже высватали себе по новой невесте. Женские руки были нужны. Хлопот было много: устраивать новое жильё, шить одежду, лепить глиняную утварь, мочить крапиву, сучить нитки для рыболовных сетей.

Для большей безопасности Урхату приволок из лесу толстую сосновую жердь, сделал из неё идола и поставил на площадке перед входом.

Урхату и Пижму мирно беседовали между собой, ожидая, когда замолчит Громовик. Наконец ветер утих. Туча миновала. На прояснившемся небе загорелись звёзды, и из-за леса показался тонкий двурогий месяц.

Меховая занавеска откинулась ещё раз, и Рефа позвала Пижму в своё подземелье. Оно было невелико. Низкий потолок его был неровен и покрыт тонкими сосульками известковых натёков. Посередине горел костёр. Рефа сидела перед ним на камне. Рядом с ней стоял высокий горшок, до краёв наполненный водой.

Голова старухи тряслась. Крючковатый нос нависал над беззубым ртом, губы беззвучно шевелились.

Пижму сел на другой камень и положил перед старухой ожерелье из костяных бус.

— Поколдуй, как спастись от врага. Уоми унёс посох, а в нём все мои болезни. Грозит выпустить, погубить хочет.

— Знаю, знаю, — усмехнулась Рефа. — Всё знаю! — Голова её затряслась ещё сильнее. — Что было, узнаем, и что будет, тоже узнаем, — бормотала Рефа.

Она наклонилась над горшком, бросила в него три сухих листка берёзы, стала дуть в горшок, и глаза её, острые, как иголки, следили за тем, как забегали по воде эти гадательные листочки.

Быстро зашептали тонкие губы непонятные слова. Звучно капнула с потолка большая капля. Пискнула летучая мышь. Волхованье началось…

Пижму вернулся на третий день весёлый и довольный. Он успокоился. Посиживал возле дома, выходил поболтать со стариками и совсем не говорил об Уоми.

Старшина охотников, казалось, забыл о том, кто ещё так недавно не давал ему покоя. Он перестал спрашивать о нём Кунью, перестал по ночам подходить к дому Азы. И только иногда, когда Уоми проходил мимо него, Пижму бросал ему вслед пристальный, полный ненависти взгляд.

Между тем наступила и промелькнула осень, по утрам стали ударять морозы. Облетела последняя листва. Только на дубах ещё желтели высохшие листья, не сдаваясь перед порывами осеннего ветра.

Наконец захолодало совсем. Небо окутали зимние облака, и как-то утром посёлок Ку-Пио-Су проснулся весь усыпанный пушистым снегом.

С первой порошей в леса двинулись партии охотников. Рыба ушла в омуты. Рыбаки теперь превращались в звероловов. За зиму нужно было добыть побольше теплых мехов.

Уоми и Тэкту сколотили дружную охотничью партию.

Гунда чинила зимнюю одежду, нашивала к рукавам длинные надставки, чтобы было теплее пальцам и чтобы в сильные морозы можно было глубоко запрятать в них озябшие руки. Каждому из сыновей она сшила по две пары запасных мягких и длинных меховых чулок.

Охотники перетягивали заново луки, подтачивали наконечники стрел, пробовали, прочно ли сидят острия дротиков.

Когда всё было готово, каждый из охотников уложил свою поклажу в объёмистую кожаную сумку. Туда запихали запасы сушёной и мороженой рыбы, запасное оружие и инструменты, нужные для жизни в лесу. Дорожный мешок прочно привязали к полозьям, скреплённым между собой лыком и деревянными перекладинами. Вещи прикручивали к салазкам длинным ремнём. К передним концам загнутых кверху полозьев привязали по крепкой ремённой петле. Каждый охотник сам тащил свои узенькие и длинные санки.

В поход выступили рано утром. Шли гуськом, ступая след в след. Впереди и сбоку бежали пушистые белые лайки, приученные к охоте.

Тридцать дней пропадали охотники. Дни и ночи шли лесами и лугами, покрытыми снегом. Убитую дичину, пока она теплая, ели сырой и только вечером, перед сном, пекли мясо на горячих углях костра. Спали в старых землянках, а то и просто в сугробах, как медведи в берлогах.

За это время набили немало больших и малых зверей. Гоняли зайцев собаками, деревянными тупыми стрелами сшибали с деревьев простоватых белок. Жили то сытно, то голодно и по всему длинному пути ставили на звериных тропах хитрые деревянные ловушки, клали приманки в растянутые на земле ремённые силки и петли. С удивительной памятливостью замечали охотники места, где были ловушки, и на обратном пути не только не сбивались с дороги, но не забывали осмотреть ни одной оставленной в лесу западни.

Домой вернулись худые, чёрные, но с богатым запасом разных мехов. Родные их ожидали, и долго потом матери и сёстры усердно скребли шкуры кремнёвыми скребками, очищая их от жира и мяса.

Прошло несколько дней. Морозы становились всё крепче. Белым инеем украсились вершины берёз.

В хижине Гунды все были в сборе: кто сидел на нарах, кто на полу. Уоми лежал на лосиной шкуре, заменявшей ему постель.

Вдруг меховой полог, висевший перед входом, колыхнулся, и из-под него высунулась бурая медвежья морда.

Женщины и дети с визгом бросились на другой конец хижины. Тэкту сорвал со стены копьё, Уоми схватил тяжёлую боевую палицу.

Медведь отбросил полог в сторону, встал на дыбы и… громко расхохотался.

Медвежья голова была только колпаком. Из-под неё глядело круглое волосатое лицо, густые брови и огромный рот, обросший усами и бородой.

Перед глазами испуганных женщин стоял Урхату, донельзя довольный своей шуткой.