три были иностранной постройки, находились в Желтом и Японском морях. И перевес в силах у адмирала Того незначительный — против 14 кораблей линии у самих японцев, причем все они были построены на европейских верфях, 11 руских. А ведь на Балтике имелось, по самым осторожным подсчетам, еще шесть броненосцев и четыре спешно достраивались. Плюс к ним два устаревших, тихоходных, но больших броненосных крейсера с артиллерией в 203 мм. И все эти корабли были построены на их собственных верфях, что немаловажно — японцы таких больших кораблей не умели строить. И это не считая совсем старый броненосец «Петр Великий», аналогичный трофейному «Чин-Йену», трех новых, вполне способных добраться до восточных морей, и примерно до десятка старых броненосцев береговой обороны, на такие дальние переходы совершенно не способных.

В японских расчетах не учитывался Черноморский флот — а там имелось семь броненосцев, и еще один готовился войти в строй, и два экстравагантных, круглых как кастрюля, броненосца береговой обороны — Россия богатая страна в отличие от бедной Японии, чтобы выбрасывать деньги на безумные эксперименты. Но то обстоятельство, что русские могут и оттуда вывести через Босфор пару броненосцев под императорским штандартом, самураями в их планах учитывалось.

Так что риск возможного удвоения Российского императорского флота в ближайшие полгода был определенным, и наводил на японских адмиралов тщательно скрываемый страх — потеря собственных кораблей была недопустима. Но сейчас именно это и произошло — флот под флагом Восходящего Солнца сократился до четырех броненосцев и семи броненосных крейсеров. И русские почти сравнялись с ним по числу вымпелов кораблей линии — десять против одиннадцати.

На суше обстановка оценивалась чуть более оптимистично, но и там имелись определенные проблемы, причем серьезные — ведь имея в мирное время миллионную армию, противник мог начать переброску на Дальний Восток серьезных подкреплений.

Япония имела хорошую разведку, изучила русских солдат во время интервенции в Китай союзных держав и была о них высокого мнения. В Маньчжурии и на Дальнем Востоке находилось 9 Восточно-Сибирских стрелковых бригад в составе 8-ми батальонов каждая. С началом войны все они получили по батальону пехоты в каждый из своих полков, и были развернуты в дивизии. Данные батальоны взяли из состава армейских корпусов — так что сибирские стрелки получили кадровое пополнение, хорошо обученное, доля запасных в полках пока не превышала десятой части.

Бородатые резервисты укомплектовали три Сибирских пехотных дивизии полного 16-ти батальонного штата. Понятное дело, что они уступали кадровым частям, но сибиряки народ выносливый, крепкий, привыкший к морозам и лишениям — превосходный человеческий материал. Недаром, если брать мемуары графа Игнатьева, когда тот после войны спросил японского военного атташе в Стокгольме, как тому понравились 1-й, 2-й и 4-й Сибирские корпуса, самурай только закатил глаза и показал мимикой, что они превосходны. А ведь 4-й корпус генерала Зарубаева состоял именно из призванных сибиряков, состоящих в запасе.

Если добавить к этому переброшенные в Забайкальскую область две кадровые пехотные бригады из 31-й и 35-й дивизий, с цель проверки пропускной способности Транссиба, то в течение трех-четырех месяцев после начала войны, численность группировки Маньчжурской армии составляла чуть более 170 батальонов. Из них 108 стрелковых и 64 пехотных батальона — 48 из числа последних ничем не уступали японским частям, и по силе соответствовали 6-ти резервным бригадам. Так что перевес самураев был незначительным в кадровом составе — 13 дивизий против 10, считая две бригады за дивизию. Двойное превосходство имелось лишь в резервных частях — 12 бригад против 6 сибирских в составе трех дивизий.

Данных сил вполне хватало, чтобы не допустить высадку 2-й армии Оку на Ляодунском полуострове, стоило только сделать главным районом сосредоточения приморский порт Инкоу. А не город Ляоян в глубине южной Маньчжурии, вокруг которого принялись спешно возводить укрепления под надзором инженерного генерала Величко. И начать выдвижение к реке Ялу солидных сил, но не для того чтобы прикрыть направление слабым отрядом, а нанести поражение продвигающейся по корейской земле одинокой 1-й армии Куроки, в составе которой было всего три дивизии.

Противнику нельзя отдавать инициативу, ведь навязывая ему сражение, можно сосредоточить больше сил, обхватить фланги и нанести решительное поражение, чего Куропаткин постоянно избегал, даже имея на это возможности. А на фланги выставлял лишь охранение, да и то из казачьих частей, а те, не имея пехотного усиления, не могли проявить должной устойчивости и вели себя по отношению к противнику пассивно. А вот японцы широко использовали обхваты и обходы, каждый раз вынуждая русские войска к отступлению в центре, где они стойко сражались.

А самое страшное в постоянных отступлениях то, что войска теряют веру в полководца и самих себя, и в конечном итоге, уже не надеяться на победу. А даже любой незначительный выигранный в самом начале войны бой необычайно воодушевляет войска, и те не ощущают могущество противника, а лишь только свое превосходство над ним. Так что японцы получили такой «бонус», о котором и мечтать не могли. Недаром в конце войны русская армия, имевшая уже над врагом полуторное превосходство, просто отсиживалась в окопах, не имея желания переходить в наступление.

«Моральное разоружение войск» — вот что было проделано Куропаткиным, и он с «успехом» повторит это в 1916 году, назначенный командовать Северным фронтом, по своей привычке продолжая обвинять всех и вся, как проделывал это не раз в Маньчжурии. Но тут обвинить его в развале трудно — просто к осени порыв угас, взбудораженный победным Луцким наступлением войск генерала Брусилова, и русская армия уже начала разлагаться, солдаты понимали понимали никчемность войны.

Здесь в Маньчжурии этот процесс пошел быстрее, стоило заключить перемирие — солдаты изначально воевали на чужой земле, не понимая целей войны, а постоянные отступления во имя «гениальных планов» командующего, совершенно доконали боевой дух армии. И не учитывать этого было преступлением, ибо воюют люди, а не бездушные оловянные солдатики. Вот только мало кто из штабных генералов это понимает, а Фок еще на войне осознал — груды новейшего оружия и боеприпасов ничего не стоят, ибо сила любой армии не в них, а заключена в людях, которые полны решимости до конца продолжать сражение….

Глава 34

— Как вы оцениваете японскую кавалерию, Павел Иванович? На что она годна, что может, и главное — что сделать ни в состоянии?

Мищенко с интересом посмотрел на задавшего ему вопрос генерал-лейтенанта Фока, про которого за последние месяцы ходило множество слухов и домыслов. А ведь знаком он был с