Чтобы успешно охранять свою территорию, животное должно помнить, где, собственно, эта территория начинается и где заканчивается. Для этого нужно иметь пространственную память, и она так же необходима, как память социальная, о которой мы рассказывали в предыдущей главе, поскольку иначе животное не сможет отличить свою территорию от чужой. Далее, как только вы объявите своей какую-то территорию, вам придется ее защищать. Вы должны быть готовы драться за нее, иначе какой смысл называть ее своей? Но коль скоро ради защиты территории вы готовы рисковать здоровьем и даже жизнью, значит, вы наверняка к ней что-то испытываете. В определенном смысле вы чувствуете к ней привязанность. У вас есть дом. Ваш дом – именно это место, а не какое-то другое. Вы, если позволите так выразиться, становитесь территориально моногамными. Спарившись, вы либо пригласите самку на свою старую территорию, либо займете новую – небольшой клочок земли, где будете растить детей и охранять партнершу так же ревностно, как охраняли занятое вами пространство.

То, что начиналось как способ контроля водного баланса в организме, у мужчин превратилось в умение привязываться к партнеру. Женская любовь уходит эволюционными корнями в нейронные цепи материнской привязанности, а для мужчин, по мнению Ларри, женщина – это территория. Это, конечно, гипотеза, а не доказанный научный факт. Поэтому давайте вернемся к научным фактам и будем исходить из того, что окситоцин и вазопрессин управляют работой систем органов и служат для передачи сигналов по нейронным цепям и у мужчин, и у женщин. Наука пока не разобралась досконально, как именно взаимодействуют два этих вещества, оказывая влияние на половое поведение людей, но благодаря опытам на животных мы кое-что знаем.

Сейчас установлено, что чувствительность к окситоцину зависит преимущественно от эстрогена, а синтез вазопрессина в нейронах мозга – от тестостерона. В миндалевидном теле мужчин содержится больше нейронов, производящих вазопрессин, и он, судя по всему, регулирует такой вид мужского социального поведения, как охрана партнера, причем у самых разных видов. (Разумеется, если человеку ввести вазопрессин, он не бросит свою пиццу и не начнет извиваться, как телефонный шнур.) Мы спросили Кэти Френч, не слишком ли это большое допущение – сравнивать половое поведение пиявок с половым поведением людей? «Оно удивительно похоже на человеческое, – отвечает Френч. – На уровне молекул». «На уровне молекул», – с решительным кивком повторяет за ней Тодд.

Доза для подружки

Моногамия во многом определяет жизнь моногамных видов животных. Это касается и самок, и самцов, а иногда самцов в особенности. Обитатель глубоких вод рыба-удильщик относится к моногамии очень серьезно. Удильщики живут настолько глубоко, что свет в их мир почти не проникает. В ходе эволюции у этих рыб сформировались маленькие светящиеся органы-«фонарики», расположенные на конце выроста, – удочки. Они служат как приманка для привлечения добычи, а возможно, и для поиска себе подобных. Но даже с помощью биолюминесцентной приманки в такой темноте трудно найти себе товарища. Поэтому когда самец натыкается на самку, то привязывается к ней не на шутку: он вцепляется в нее зубами, и кровеносные сосуды партнеров срастаются. Самец в буквальном смысле растворяется в своей партнерше: от него остается только гипоталамус и мешок с семенниками, прикрепленный к телу самки. А вот самки удильщиков не настолько преданны своей второй половине: на одной самке можно обнаружить несколько вот таких остатков самцов, свисающих с ее тела, словно охотничий трофей. Не стоит этих самцов жалеть: с эволюционной точки зрения они получили то, чего хотели больше всего на свете. Какие бы гены ни заставили их перейти к такому образу жизни, каждый раз, когда самка мечет икру, самец дает начало своим потомкам, внося вклад в популяцию удильщиков. Те самцы, чья организация мозга не была приспособлена к стремлению и поддержанию моногамии, едва ли могли породить много потомков в таких суровых условиях. В итоге в процессе эволюции холостяцкие гены оказались вычеркнуты из родословной удильщиков. Так работает естественный отбор. Поведение – это способ приспособиться к среде и произвести на свет наиболее жизнеспособных потомков.

В 1993 году Джеймс Уинслоу, Сью Картер, Томас Инзел и их коллеги сообщили о своем открытии: вазопрессин в мозге играет важную роль в моногамном поведении млекопитающих. Они провели серию экспериментов со степными полевками. Прежде чем спариться с самкой, самцы с удовольствием общаются с другими полевками обоего пола. Если незнакомая самка-девственница окажется в клетке с девственником-самцом, они хорошенько обнюхают друг друга и на этом все кончится. Но ситуация меняется после спаривания. У самца возникает привязанность к партнерше, и он начинает нападать на любую другую полевку, оказавшуюся в клетке.

Вазопрессин не был настолько же очевидным претендентом на роль в формировании привязанности, как окситоцин: исследователи знали, что окситоцин участвует в формировании близких отношений между особями. К моменту, когда эксперименты Уинслоу были уже завершены, ученые доказали, что вазопрессин, высвобождающийся в мозге самцов во время спаривания, не просто участвует в регуляции их последующего брачного поведения, но без вазопрессина самцы полевок ведут себя иначе. Если вазопрессин блокирован, у самцов не формируется привязанность к партнерше даже после спаривания. Без вазопрессина у них очень плохая социальная память. И хотя они продолжали спариваться с самками, агрессивное поведение по отношению к другим самцам исчезало.

Если вазопрессин вводится в мозг самца, пробывшего с самкой несколько часов без спаривания, самец будет предпочитать именно эту самку, а не другую, даже если та его игнорирует. Дальнейшее исследование показало, что спаривание, а затем жизнь с самкой физически меняют мозг самца: в мозге увеличивается число нервных отростков, высвобождающих вазопрессин, и меняется структура прилежащего ядра. Благодаря этим перестройкам у самца усиливается привязанность к самке и он начинает заботиться о потомстве.

Самцы серых и горных полевок спариваются так же, как степные, и тоже получают дозу вазопрессина. Нейроны и их отростки, выделяющие вазопрессин, выглядят так же. Но у этих видов не формируется привязанность к самке, и они не демонстрируют повышенную агрессию по отношению к вторгающимся на их территорию самцам. Логично было бы предположить, что серые и горные полевки получают слишком низкую дозу вазопрессина, чтобы сформировать моногамную пару. Но Инзел обнаружил, что причина иная. Как и в случае с окситоциновой системой у самок, объяснение кроется не в количестве вещества, а в строении чувствительных к нему областей мозга. Эти области различаются у разных видов. У самцов степных полевок структура, называемая вентральным паллидумом (часть прилежащего ядра), содержит много рецепторов вазопрессина, а у самцов серых полевок – мало. И есть еще одна важная область мозга – латеральная перегородка. Благодаря активности ее вазопрессиновых рецепторов самец запоминает конкретную самку. Ларри и его коллега Жуосинь Ван блокировали рецепторы вазопрессина в одной из названных структур у нескольких самцов. Теперь одной ночи с сексуальной подружкой им стало недостаточно, чтобы у них образовалась к ней привязанность. Ларри полагает, что именно такое распределение вазопрессиновых рецепторов в мозге помогает самцам степных полевок образовывать с самками моногамную связь.