Если русь приведет пленных греков, то за юношу или добрую девицу выкуп 10 золотых, за средовича 8, за старого и детища 5 золотых. Если найдутся в работе у греков русские пленники, то русь может выкупать по 10 золотых за человека. Если грек купил дороже, то пусть даст присягу, утверждает крестным целованьем, сколько заплатил, и тогда получит свою цену».

«Случится от греков какая проказа, то русь не должна казнить виновного своею властью самоуправно; виновный да будет наказан по закону греческому».

«Убийца да будет убиен, а убежит и будет богат, да возьмут его именье ближние убитого; если убежить неимущий, то ищут его и когда найдут, да будет убит».

«Кто кого ударить мечом или копьем или другим каким оружием – да заплатит серебра 5 литр по закону русскому. Если будет неимущий, то сколько может, во столько и продан будет. Пусть снимет и одежду, в которой ходит, и затем даст клятву по своей вере, что ничего не имеет, и тогда будет отпущен».

«О Корсунской стране, сколько там ни есть городов, греки заповедали, чтобы русский князь не владел там ни одним городом. Если же будет воевать в других местах и не покоряется какая страна, тогда, если попросит у греков войска, греки помогут, дадут ему войска, сколько потребует».

Можно полагать, что эта статья, не говорящая прямо, с кем придется русскому князю воевать, относится главным образом к печенегам, соседям Корсунской страны. Называть по имени этих варваров ни грекам, ни руси не следовало.

Кроме того, Русь обязывалась не делать никакой обиды корсунцам, ловящим рыбу в устье Днепра, а также не зимовать в этом устье, ни в Белобережье, ни у Св. Ельферья (остров Березань). Как придет осень, русские со своего же моря должны были идти в свои дома, в Русь. «А что касается черных (дунайских) болгар, которые приходят воевать в стране Корсунской, – прибавляли греки, – то князь русский да не пускает их пакостить в стране той»[112].

По-прежнему Русь обязывалась не обижать греческого судна, потерпевшего где-либо крушение. В этом случае по закону русскому и греческому она отвечала за грабеж судна, за убийство или порабощение людей, но уже не предлагала услуг для дальнейших проводов судна, как было при Олеге, быть может, по случаю запрещения зимовки по черноморским берегам.

В последней статье договора обоюдная дружба и любовь закреплялись уставом давать грекам от Руси вспомогательное войско, сколько пожелают. «Тогда узнают и иные страны, – говорили греки, – в какой любви живут Греция с Русью». Мы видели, что и греки обещали помогать Руси в войнах с иными странами.

Договор, как и прежде, написан на двух хартиях: на одной был писан крест и имена царей, на другой русские послы и гости. Он был утвержден клятвой самих царей и русских послов – христиан, которые клялись соборной церковью Св. Ильи, предлежащим честным крестом и хартией договора; клялись не только за себя, крещеных, но и за всех некрещеных.

По договору, в Киев должны были отправиться и греческие послы, чтобы взять клятву от Игоря и от всей Руси в самом ее гнезде.

«Говорите, что сказал ваш царь?» – вопросил Игорь, когда греческие послы явились пред его лицем. «Наш царь рад миру, – отвечали греки, – мир и любовь хочет иметь с князем русским. Твои послы водили нашего царя к клятве, и наш царь послал водить к клятве тебя и твоих мужей». «Хорошо», – сказал Игорь. Утром на другой день с послами он вышел на холм, где стоял Перун. Там русь положила перед истуканом свое оружие: щиты, мечи и прочее, и золото (обручи и с шеи ожерелья – гривны). И клялся Игорь и все люди, сколько их было некрещеных; а христианская русь клялась в своей соборной церкви Св. Илии. Много было христиан-варягов. Сущность клятвы и у христиан, и у язычников выражалась одинаково: да не имеют помощи от Бога, чтобы защитить себя; да будут рабы в сей век и в будущий; да погибнут от своего оружия. Утвердив мир, Игорь на отпуске одарил греческих послов русскими товарами: дорогими мехами, челядью, воском.

Составилось мнение, по толкованию Эверса, что Игорев договор, вынужденный будто бы плохими обстоятельствами Руси, не был для нее выгоден; что в нем содержатся постановления, «исключительно относящиеся к пользе греков; что говорящими, требующими, предлагающими и предписывающими мир являются одни только греки», между тем как в олеговом договоре говорящим лицом является Русь, именно потому будто бы, что Олег был победителем, а Игорь побежденным. Это не совсем так. Нам кажется, что существенный смысл и того и другого договора ставить обстоятельства совсем иначе, наоборот. Нам кажется, что по этому смыслу выходит только одно: что при Олеге Русь просила мира, а при Игоре того же просили именно греки. По этой причине и говорящими лицами являются именно те, которые нуждались в правильном устройстве отношений.

Эверс доказывал также, что Игорев договор, в сущности, есть как бы дополнительная статья, как бы только прибавление к олегову; так он неполон и односторонен. Но, конечно, всякий новый договор, развивающий одни и те же отношения, всегда будет как бы дополнением старого. В Игоревом договоре, после 30 лет мира, мы действительно находим новое подтверждение и дополнение прежних договорных статей, на которые прямо и ссылается договор, выражаясь, «как уставлено прежде». Все новые условия явились по необходимости от развития отношений. Греки выговаривали себе безопасность от беспаспортных кораблей и людей, от того, чтобы русь не зимовала в Царьграде, от того, чтобы русь не поступала самоуправно с виноватыми греками. Все это по опыту обнаруживало, что русь вообще была народ беспокойный и неуступчивый в своих правах. Ей сказано было, чтобы жить в Царьграде у Св. Мамы, но не было определено, когда уезжать; она оставалась жить на зиму, тем более что и съестные припасы установлено было выдавать ей в течение 6 месяцев. Если руссы приезжали в июне, то по уставу же могли оставаться чуть не до декабря, а в декабре по Черному морю в ладьях возврат домой был совсем невозможен. Ясно, что необходимо было зимовать. Тогда выдача съестного прекращалась, и русь добывала пропитание уже собственным промыслом. Вот этот собственный промысл, вероятно, и беспокоил греков. Теперь они с честью выпроваживали русь на зиму домой. Это была теснота только для запоздавших. На подобные требования, кто хотел жить в мире, нельзя было не согласиться. Но запоздавшие в Царьграде могли запоздать и на самом море, могли застать зиму в родном Днепре. В таком случае они поселялись на зиму где-либо в устьях Днестра, Буга и Днепра, и между прочим на острове Березань. Теперь греки и здесь не позволяли зимовать. По-видимому, это запрещение было сделано больше всего для охраны корсунцев, потому что в указанных зимовниках главным образом скрывались, вероятно, разбойные русские ладьи.