Фишер хмыкнул:

– Не извиняйся, Иннокентий, номера – вещь нужная, а в нашей стране вообще необходимая. У меня десять лет был номер, по нему и пайку выдавали… – Старик помог мне снять букридер, извлек том из рамки и показал титульный лист. – Оцени, какая полезная книга. Список всех ИП Москвы – по фамилиям и времени выдачи лицензии. Сразу видно, кто и с какой поры ведет дела. Тебе что, ни один из выпусков не попадался? Их обновляют каждые полгода… Гляди-ка, этот свеженький, три дня как из печати. Ну-ка, ну-ка посмотрим… Ага… Ага… Сто-о-о-оп! Быть не может, тут наверняка ошибка. Он же в дурке, и, я так понимаю, надолго…

– Кто он? – не понял я. – Ваш друг? Ваш знакомый?

– Сейчас-сейчас, погоди, не мельтеши, – отмахнулся Вилли Максович. – Показывай, где, на какой полке взял этот выпуск. Может, там есть хоть один предыдущий?

Нашелся даже не один, а целых шесть глянцевых томов – за последние три года. Фишер схватил их в охапку, быстрым движением локтя смахнул со стола часть бумажного хлама и на свободном месте торопливо разложил все выпуски по порядку. Скрючившись над книгами, он начал сосредоточенно их листать, бормоча себе под нос. В этот момент старик был похож на огромный черный восклицательный знак, который временно превратился в вопросительный.

– Точно, выпустили, – сказал он наконец, распрямившись. – Сдается мне, буквально на днях… Помнишь, я сегодня рассказывал про художника-прикладника Вячу Скрябина? Ну родного внука того гада, в чьей квартире мы впервые встретились? В прошлом и в позапрошлом списках парня не было, но сейчас, как видишь, опять появился. Номер патента другой, а фамилия та же и профиль тот же – изготовление и реставрация игрушек на дому…

– Может, это не он? – предположил я. – Вдруг какой-нибудь однофамилец? Скрябин, конечно, далеко не Иванов, но бывают же всякие случайности…

– Э нет, – помотал головой старик. – Отчество Индрикович – одно на миллион. В толк не возьму, какого рожна сталинский нарком выбрал сыну имя из Голубиной книги, но спасибо и на этом: отчество внука уже ни с каким другим не перепутаешь, первейшая отметина.

– Получается, он выздоровел?

– Хрена! – Фишер сжал кулак и погрозил кому-то невидимому. Так энергично, что ворон, высунувший было клюв, опять юркнул за вазу. – Уж кого-кого, а господ докторов я изучить успел. Это раньше психиатрия была карательной, теперь она стала избирательной. Госпитализируют не всех подряд, как в наше время, а сколько поместится…

– А остальных куда? – удивился я.

Старик сделал жест рукой, словно отгонял муху.

– Распихивают, куда получится, – устало сказал он. – А если койко-мест перестает хватать даже для тяжелых, то депрессушников, которые постабильней, переводят условно-досрочно в условно-здоровые. Раньше говорили: «Время – лучший лекарь». В нынешней России самый эффективный доктор – бюджет. Буквально творит чудеса. Как только деньги кончаются, больным говорят: вас вылечили, поздравляем, с вещами на выход. Думаю, с молотовским внуком такой же фокус. И как я не предвидел? Старый стал Вилли, соображалка заржавела.

– То, что его выпустили, – хорошо или плохо? Для нас, я имею в виду.

– Не будь циником, Иннокентий, – нахмурился Фишер. – Хотя вопрос, конечно, правильный. Для нас это скорее хорошо, для него определенно плохо. Антидепрессанты – вещь дорогая, а без таблеток такие, как он, долго не протянут. Слишком тонкие, чувствительные натуры. Но раз уж его все равно выписали, воспользуемся моментом, потолкуем о дедовом наследстве. Скрябин-третий – отличная ниточка, грех не дернуть. И, боюсь, не мы одни такие умные… В общем, раз такое дело, привал отменяется, засиживаться некогда. Даю тебе еще пять минут – проверить рюкзак и оправиться. А я пока переложу четыре котлеты, хлеб и кое-что по мелочи в свой мешок. Потом скажем спасибо этому дому, и двинулись. Корвус, не прячься, я тебя вижу. Марш обратно в клетку – мы выступаем…

К дому номер 20 по Малой Дмитровке, семиэтажному бело-желтому особняку с большими окнами, от метро можно было дойти двумя короткими и одним длинным путем. Я думал, что мы для быстроты воспользуемся коротким, однако Фишер по-шпионски выбрал наиболее замысловатый. Покружив по переулкам и не обнаружив слежки, он вывел меня на Садовое кольцо со стороны проезда Воздухоплавателей и памятника Ивану Крякутному.

Скульптура опять стояла в лесах. Два мрачных пролетария – первый с ломом, второй с кайлом – отковыривали бронзовый воздушный шар от ладоней изобретателя первого в мире аэростата.

– Мы что, снова облажались? – спросил меня Вилли Максович, кивая на памятник. – Битва за национальные приоритеты проиграна окончательно?

– Угу, – подтвердил я без энтузиазма. Мне было жаль бронзового Ваню, которому опять придется обнимать пустоту. – Наша ФИАП вовсю старалась помочь, сам Лев Львович по просьбе мэрии дважды выступал в суде, пытался смягчить истцов – но куда там! Всемирную конвенцию по авторскому праву на кривой козе не объедешь. Сначала французы доказали, что на памятнике – прототип монгольфьера, а после переделки объявились наследники графа Цеппелина со своими чертежами – и всё по новой.

– Но скульптор, автор памятника, наверное, оплатил свой ляп из собственного кармана?

– А что скульптор? Встал в позу и не сдвинешь. Я, говорит, вам не историк, а народный художник России. Мне, говорит, дали почтовую марку 1956 года, я с нее и сделал рабочий эскиз. Откуда, говорит, мне знать, за какой шар держится ваш Крякутной из восемнадцатого века, если, может, никакого Крякутного вообще на свете не было. Ну в департаменте культуры мэрии подумали-подумали и решили не будить лиха. Мэр Масянин, широкая натура, подмахнул оба счета.

– Натура у начальников всегда широка, – легко согласился Фишер. – Деньги-то не свои – казенные…

За разговором мы не заметили, как отмахали лишние полсотни метров и пропустили нужный подъезд. Пришлось вернуться назад и поцеловаться с кодовым замком на массивной двери.

– Ваши действия, товарищ курсант? – спросил Вилли Максович. В нем, кажется, проснулся педагог – и очень не вовремя, по-моему. Лучше бы он оставался батяней-комбатом.

– Ну-у… – протянул я, лихорадочно вспоминая свой инспекторский опыт и комиксы про Холмса. – Можно исследовать поверхность замка… и найти там наиболее стертые кнопки.

– В теории неплохо, – кивнул старик. – Вот тебе лупа, исследуй.

Мне показалось или я уже видел эту лупу – в букридере у Каретникова?

Я самым внимательным образом изучил каждую металлическую кнопку, но все блестели одинаково. Попробовал на ощупь – тоже никакой разницы. Простучал – звук везде один.

– Вывод? – нетерпеливо спросил Фишер. – Давай, деточка, шевели извилинами. Время идет.

– Ну-у… – Я напряг интуицию. Разгадка должна быть элементарной. Иначе Вилли Максович не стал бы тянуть и сам открыл замок. – Вывод – замок недавно меняли… хотя нет, нам это ничего не дает… А! Вот! Замок не используется! – Я потянул за ручку, и дверь открылась.