– Вот куда вы клоните?! Вы скотина Скрябин! Вы хотите убить свою жену! Убить чужими руками и свалить вину на меня или еще кого! Вы мразь Скрябин!

– Да бросьте вы! – отмахнулся Валериан. – Вы что тут такое морально устойчивое заладили? Вы, девчонка, которая жизни-то не видела! Купаетесь тут в роскоши, пользуетесь деньгами своего отца, считаете себя, чистенькой и честной и играете в порядочную влюбленную дурочку! Но вы, вы Виктория Леонидовна сама, сама такая же! Такая же, как моя жена, такая же! И ничем, слышите ничем не лучше! Да, я написал эту статью о вашем бойфренде Щукине! А он-то, кто? Кто? Таскается по чужим женам! Пудрит мозги богатеньким девчонкам, таким как вы и сосет с них деньги! Он-то лучше? Вы, то скажите, денег ему давали? А? О чем вы говорите? Вы лучше, чем я?

Но Скрябин не договорил свой монолог. Виктории я сначала плеснула ему в лицо остатками коньяка из бокала, а затем, вскочив, влепила Валериану звонку пощечину.

– Пошел вон ублюдок! Вон пошел!

Валериан вытащил из кармана носовой платок и обтер мокрое лицо. Он делал это медленно. Виктория сидела в кресле, поджав ноги и опустив на них подбородок, рассматривала Скрябина.

«Интересно, когда это у людей началось? Вот так желать смерти друг другу? Вот так пытаться убить другу друга из-за денег, власти или своего самолюбия? Когда человек стал таким? Когда обрел разум? Душу? Он стал таким, потому что он умеет мыслить? Не так как животные? Это случилось, когда человек перестал быть обезьяной и встал на ноги? Но что его заставило и главное зачем? Зачем все это, если разум «гомо сапиенсу» причиняет, лишь боль и страдания? Эти низменные животные инстинкты, на фоне страшные желаний людей выглядят совсем безобидно! Грешен! Человек грешен! Он грешен, потому что хочет другим зла! Не произвольно хочет другим зла, а ждет от других любви? Но за что ему любовь? За что? За то, что человек – вот, так, как этот мерзкий мужчина хочет смерти своей пусть и бывшей жене? Протвино! Как все противно!» – Виктория поморщилась от нахлынувших страшных мыслей.

– Вы можете презирать меня. Вы можете говорить все что хотите. Но вы все равно, не уйдете от меня! Не уйдете от себя! Потому что вы отвергнутая! И я отвергнутый! Мы с вами из одной стаи! Знаете, сколько в мире, таких, как я и вы? А? Миллионы! Наверное, четверть человечества – отвергнутые!

– Я не хочу вас слушать! Убирайтесь.

– Я уйду, – Валериан встал и свысока посмотрел на Викторию. – Но вы все равно придете ко мне. Что бы спросить, как сделать так, что я вам предложил. Я знаю. Вы придете. Тем более вы знаете, где меня искать. Вы ведь приходили уже в мою квартиру? И говорили с моей женой. Вы говорили, сделали ей очень интересное предложение!

Виктория вздрогнула и с опаской посмотрела на Скрябина.

Тот самодовольно кивнул:

– Вижу, вижу, я попал в цель. Так, что я приходил сюда, не зря! До свидания Виктория Леонидовна! Вы знаете, где меня искать, а если…

– Что, если? – тревожно вскрикнула Маленькая.

– А если не надумаете, то будет хуже и вам, и мне…

Скрябин направился тяжелой походкой к двери. Виктории смотрела ему вслед. На глазах у нее навернулись слезы. Ей вновь стало противно и страшно. Страшно за себя. Страшно за Вилора. Страшно за всех людей! Они сошли с ума они все почему-то хотят делать только зло! Почему люди хотят делать зло себе и другим? Почему? Почему в людях столько зла? Как жить среди этого зла? Неужели зло будет всегда побеждать добро!

Нет, кто сказал, что добро сильнее? Кто? Нет! Добро слабее и беззащитнее. Оно нежнее и уступчивее! Как добро может быть сильным? Сила ведь – это почти насилие, не это всегда насилие! И никто не это не сможет изменить! Человек всегда жил с насилием! Человек всегда хотел жить, причиняя насилие другим и не важно, как он это называл и какие причины к причинению насилия придумывал. Он это делал что бы оправдать себя перед самим собой! Перед Богом! Придумывал красивые и пафосные причины и делал. Делал насилие! Прикрываясь какими-то нелепыми лозунгами, прикрываясь верой и любовью – делал насилие! Но насилие не может быть добром! Не в какой форме! Насилие – это зло! Насилие – это всегда боль!

А как же добро? Как же ее всепоглощающая, неистребимая сила, о которой все так много говорят, нет, добро не такое оно слабое и невинное! Потому что оно добро, но эта слабость и невинность и делает добро добром!

Поэтому зло всегда сильней! Зло всегда циничней и подлее оно всегда переиграет добро! И все-таки человек так хочет именно добра, даже причиняя зло, он мечтает именно о добре…

* * *

Вилор Щукин знал, легко в этом мире ему никогда не будет. Обычное душевное спокойствие, это слишком безболезненно для «таких, как ОН». Вилор знал, он «мученик» этой жизни. Он чувствовал, что до конца дней ему придется быть заложником самого себя. Это все он сам себе как-то нелепо и неожиданно внушил. Вбил в голову. И верил, верил своим этим эмоциям глубоко и безнадежно крепко.

Щукин не мог понять лишь одного, за что он страдает?! Вроде обычный человек, такой как все. Средний на внешность и на таланты. Ну, пишет стихи и прозу. Ну, что тут такого? Миллионы людей на земле пишут стихи и прозу. Но не все так мучаются.

Под словом «мука» Щукин подразумевал – внутреннее непонятное состояние, когда он, начинал себя есть, да что там есть, поедать, грызть изнутри! Ему казалось, что он опаздывает, что он непременно должен что-то сделать такое, что принесет человечеству пользу. Написать такое произведение, которое станет для людей, важнее, чем дешевая нефть или дорогой бензин.

Вилор Щукин боялся жить бесполезно. Он просыпался и с ужасом ощущал, еще один день прожит бездарно и зря! Время уходит зря! Жизнь убегает бессмысленно! Почему? Как она коротка? Она коротка. Человеку лишь кажется, что жизнь будет очень долгой. Нет! Она так коротка и так беззащитна! И прожить ее надо со смыслом! С пользой!

Вилор знал, он очень мнительный. Он очень впечатлительный и очень ранимый. Он пытался себя изменить, но не мог. Щукин знал, он сгорит, растает в этой огромной толще времени. Но он не хотел исчезнуть бесследно. Он хотел, хоть что-то после себя оставить!

– Наплевать, ведь я ей не нужен, не таких, встречала она! Понял я, что в душе ее стужа, и ближайшая оттепель не видна! – Щукин нашептывал себе под нос неожиданно пришедшее на ум четверостишие. – Ну и пусть! Не таких мы встречали! Ну и пусть, я замкнусь навсегда! Этот день хоть и будет печален, но в дальнейшем пройдут холода!

Стихи получались мрачные и грустные. Вилор бросил ручку и отложил лист бумаги.

Он сидел за столом в своем кабинете, подперев голову руками, думал.

«Дед. Лидия. Виктория. Этот мерзавец Скрябин. Господи! Я собрался его убить! Нет. Я не могу подписать человеку смертный приговор! Нет, ерунда! Без этого нельзя. Или я или он. А впрочем. Разве можно все мерить вот так, или да или нет. Жизнь очень категорична. Смерть как альтернатива решения проблемы. Слишком жестоко. Слишком все хрупко. Дед. Он не выживет один. Старик совсем сдал. Лидия пропала. Она исчезла. Уехала. В ее фирме говорят срочная командировка, но я чувствую, там, что-то не так. Дед, он немного отошел, после инфаркта, но все равно. Я видел в его глазах поволоку смерти. Старику недолго осталось. Как все противно! Все быстро. Еще полгода, год, два. И старик умрет. И все. Что после него останется? Кучка земли? Хм, как все противно. Он, знает, что умрет. Каково ему сейчас? Знать, что уже пришел твой черед и жить. Нет! Это тоже мука!».