— Анонимного общества «Амбрекс».

— Вы не могли бы описать человека, с которым месье Леглантье встречался в пивной «Мюллер»?

— Крайне непривлекательный мужчина лет пятидесяти с небольшим, безвкусно одетый, в какой-то ужасной клетчатой мелоне. Рост ниже среднего, брюшко. В общем, таких пошлых типов на улице пруд пруди.

— Вы очень наблюдательны, дорогая мадам.

— Это у меня профессиональное.

Когда они спустились на первый этаж, потенциальная покупательница уже мертвой хваткой вцепилась в вишневый зонтик и жадно ощупывала купальную шапочку с кисточками.

На авеню Клиши Виктор и Жозеф в задумчивости прошли мимо ресторана «Папаша Латюиль». Виктор шагал, опустив голову, глядя себе под ноги, будто хотел отыскать там ответы на вопросы. Вдруг он резко остановился — вспомнил услышанное от Кэндзи описание человека, который продал книготорговцу Белкиншу восточный манускрипт без титульного листа. Низенький, полный, старше пятидесяти… Уж не тот ли это пошлый тип из пивной «Мюллер»? Если так, вот оно, звено между Пьером Андрези и Эдмоном Леглантье!

Он поделился своим открытием с Жозефом, и тот почему-то сразу надулся:

— Странное дело, патрон. Есть подозрение, что вы мне не доверяете. Как-то все время держите меня в стороне от расследования. Не знаете, отчего мне так кажется?

— Не выдумывайте, Жозеф.

Они пошли обратно и свернули налево.

— Ага, тогда почему вы и слова мне не сказали об изысканиях месье Мори? Я тут у вас не пришей кобыле хвост, пятое колесо в телеге, жалкий управляющий, чего уж там — презренный илот![89]А если вы не станете делиться со мной сведениями, как мы будем вести расследование, а?

— Ну забыл я вам сказать, из головы вылетело.

— С каких это пор вы страдаете провалами в памяти?

— Но сейчас-то вы в курсе всех дел, верно? Изыскания месье Мори пока ни к чему не привели. Можно только предположить, что либо наш манускрипт чудесным образом уцелел в пламени пожара, либо… кто-то устроил пожар ради того, чтобы им завладеть.

— Да этот манускрипт стоит всего-то полторы тысячи франков!

— Знание человеческой природы подсказывает нам, что преступления совершают и ради меньшего.

— Все равно не сходится… Минутку, к чему вы клоните, патрон? Пьер Андрези никогда бы… Нет, патрон, вы заблуждаетесь! — Жозеф подобрал камешек и в сердцах кинул его за металлическую ограду кладбища Монмартр. «Однако месье Легри, похоже, не так уж далек от истины, — подумал он. — Сначала Айрис упала с пьедестала, а теперь вот месье Андрези…»

— Еще рано, — сменил тему Виктор, которому тоже не нравилась мысль о том, что переплетчик мог продать доверенный ему манускрипт. — Наведаюсь-ка я в редакцию «Пасс-парту». Уверен, что при определенной настойчивости мне удастся раздобыть у них сведения об убийстве эмальера.

— Ну, они не так уж много знают.

— У них должно быть имя и описание человека, видевшего убийцу.

— А как же я? Опять меня бросаете? Полагаю, мне придется до ночи прозябать на улице Сен-Пер? — Жозеф мрачно уставился на унылые аллеи некрополя, где покоились останки его любимых писателей — Стендаля и Мюрже. «Жизнь — мышеловка, любовь — мираж, клятвы патрона — сущий обман», — сказал он себе.

— Так уж и прозябать, Жозеф? Куда подевался ваш хваленый оптимизм? И вовсе я вас не бросаю. Просто нам с моим давним приятелем Антоненом Клюзелем сподручней будет побеседовать наедине. И потом, месье Мори прогневается, если кто-нибудь из нас с вами не останется на хозяйстве.

— Стало быть, принести себя в жертву богу гнева придется мне. Так уж и быть, патрон, только не забудьте, что я стоял у истоков этого расследования!

— Вот о чем я забыл, так это прихватить велосипед, Жозеф. Какая досада… — Виктор выгреб из кармана горсть мелочи. — Давайте-ка разделим по-братски, тут нам обоим хватит на фиакр.

…На проезде Жуфруа движение то и дело стопорилось из-за сновавших с тротуара на тротуар прохожих. Когда Виктор добрался наконец до здания редакции «Пасс-парту» на улице Гранж-Бательер, он задыхался в равной степени от жары и нетерпения. В лихорадочной суете, царившей в редакции, никто не обратил на него внимания, и он беспрепятственно проследовал к кабинету директора. Даже стучать не пришлось — Виктор пристроился в след печатнику, который принес гранки на утверждение, и проник внутрь. Антонен Клюзель, сидя на краю стола, обвел карандашом несколько свежеотпечатанных строчек, что-то вычеркнул и вписал. В углу фигуристая секретарша колотила по клавиатуре пишущей машинки. Когда печатник удалился, Антонен Клюзель заметил наконец Виктора:

— Друг мой, какая удача, вы очень кстати! Если не ошибаюсь, вы заядлый велосипедист? Элали, козочка моя, оторвись уже от машинки, обернись газелью и умчись за горизонт — нам с месье Легри надо посекретничать.

Секретарша с недовольным видом вышла, хлопнув за собой дверью.

— Очаровательная крошка, — сообщил Виктору Антонен Клюзель, кивнув на дверь. — Я даже подумывал на ней жениться, но, как говаривал Альфред Капю,[90]«ничто так не разъединяет влюбленных, как брачные узы»! Впрочем, перейдем к делу. Умоляю помочь мне: я провожу опрос. Вам ведь уже известно, что двадцать восьмого апреля введен новый велосипедный налог? — Он схватил лист бумаги и прочитал вслух: — «Десять франков с велосипеда плюс пять сантимов с франка. Взнос, включающий в себя означенные пять сантимов, увеличивается на три сантима с франка». Заметьте, это касается большинства наших читателей, ежегодный валовый сбор составит один миллион девятьсот сорок пять тысяч семьсот франков со ста восьмидесяти тысяч велосипедов. Что вы, истинный спортсмен, об этом думаете?

— Что пора ввести налог на ноги. Только представьте себе, какой денежный поток затопит Министерство финансов, если взимать по одному су с каждой пятки.

Антонен Клюзель потер подбородок:

— Какая жалость, что вы не приняли мое предложение о сотрудничестве! У меня страшная недостача в остроумцах. Нанял тут двух новых репортеров — так их статьи полнейшая безвкусица, пресны и скучны. Знаете, я собираюсь переориентировать газету — поменьше полемических материалов, побольше отчетов о расследованиях и интервью. Подумываю даже возобновить доброе начинание моего предшественника, который привлекал читателей рубрикой «Неделя с…» во времена Всемирной выставки восемьдесят девятого года.

— Не могу одобрить эту идею, — поморщился Виктор. — Меня не прельщает возможность внимать наставлениям неизвестно кого неизвестно в чем. Кто только ни проповедует — министры, убийцы, комедианты, священники, военные. И что самое прискорбное — их заставляют высказываться на темы, в которых они ничего не смыслят. Священники критикуют театр, актеры разносят армию, убийцы учат милосердию, а министры рассуждают про условия труда рабочих. Разнообразие предметов немыслимое: опера, преступления, рыбалка, вакцинация, бессмертие души, война, корсеты — всё годится на то, чтобы заполнить газетные колонки!