— Я не боюсь вас, не надейтесь на это. — Он отступил на два шага — на столько же и Остин приблизился к нему. Натаниэль лихорадочно пытался подыскать подходящий текст из Священного писания. — «Н-н-не бойся тех, кто умерщвляет тело, но не в силах умертвить душу; опасайся же того, кто сокрушит в ад и тело, и душу».

Холли вздрогнула, увидев, что священник, запутавшись в рясе, присел на каменные плиты. Тень Остина упала на него, словно вестник смерти. Холли знала, как ей надлежит поступить. Понимая, что это худшее и в то же время единственное, что она может сделать, бросилась вперед. У нее не оставалось иного выбора, как вознаградить бесполезную храбрость отца Натаниэля попыткой спасти души обоих мужчин.

Остин уже поднял меч, но тут Холли заслонила собой священника, сжимая одной рукой разорванный корсаж и вскинув другую. Натаниэль попытался было отстранить ее, но Холли не двинулась с места.

Сверкнув глазами, она взглянула на мужа, открыто выражая ему свое неповиновение.

— Нужно ли мне напоминать вам, сэр, что однажды я спасла вам жизнь? Взамен я прошу даровать жизнь этому скромному священнику.

Одно леденящее мгновение, глядя на сверкающее лезвие, Холли думала, что сейчас оно пронзит ей грудь.

Но вот губы Остина дрогнули, скривившись в ядовитой усмешке.

— Нечего сказать, скромного! Как трогательно! Смею ли я надеяться хоть когда-нибудь пробудить такую же преданность в женском сердце!

Нагнувшись, он схватил Холли за руку и одним рывком оттащил ее от Натаниэля. Девушка, пошатнувшись, опустилась на колени, а Остин со всей силы ударил святого отца кулаком в подбородок. Священник, обмякнув, словно растекся по плитам.

Сквозь застилающую взор пелену боли и облегчения Холли увидела, что Кэри опустился на колени рядом с ней, опытными руками ощупывая, нет ли каких повреждений. Ей захотелось заверить его, что рана лишь у нее в сердце, но тут слух ее резанул прозвучавший, словно удар бича, голос Остина:

— Отойди от нее!

С его лица схлынули последние краски. Толпа застыла в напряженной тишине, ожидая кровавой развязки разыгравшейся трагедии.

— Она упала, — сказал Кэри. — Я просто хотел…

— Убери от нее руки!

Кэри недоуменно взглянул на него.

— Слышишь?!

Остин приставил к горлу друга острие его же собственного меча. Страдания Холли, понявшей, что она причина этого, возросли тысячекратно.

Кэри покорно поднялся, оставив Холли на милость ее мужа. Остин отвел от нее взгляд, и девушка вдруг поняла, что он посмотрел на нее в последний раз. Сейчас дело было гораздо хуже, чем тогда, когда он отпрянул от нее в парке замка Тьюксбери или когда избегал смотреть на нее во время турнира. Даже хуже, когда, узнав о ее предательстве, обошелся с ней как с худшей из женщин. Сейчас он разорвал все узы, небесные и земные, связывавшие их, и это было хуже, чем сама смерть.

— Шлюха! Иезавель! — донесся сверху прилетевший на крыльях безумия торжествующий крик. — Да покарает господь блудницу, смеющую искушать порядочных мужчин!

На стене стоял Рис Гавенмор, воздевший к небу руки, призывающий гнев господний на мокрую стриженую голову Холли.

Терпение девушки иссякло. Когда Остин снова протянул к ней руку, она попробовала сопротивляться. Однако теперь его рука не дрожала от гнева — она превратилась в железный обруч кандалов, стиснувший запястье Холли. Не обращая внимания на ее отчаянные попытки вырваться, Остин потащил Холли в замок. Пройдя мимо Причитающей Элспет, он ступил на первый пролет винтовой лестницы, освещенной ярким солнцем.

Когда Холли поняла, куда он ее ведет, ее сопротивление стало еще отчаяннее. Она колотила кулаками по широкой груди Остина, царапала его бронзовую от загара кожу. Он оставался таким же бесчувственным к ее ударам, как каменный истукан. Девушку охватила паника, мрачная и беспросветная, граничащая с безумием, и ее проклятия переросли в пронзительный крик.

Когда они подошли к дубовой двери, Холли уже просила, умоляла, ненавидя себя за это, обещая выполнить все что угодно, лишь бы Остин не запирал ее в этом жутком месте.

Распахнув дверь, он втащил девушку в комнату. Выражение его лица было скрыто тенью. Прежде Холли сопротивлялась, пытаясь вырваться из рук мужа, теперь же она прильнула к нему, умоляя не уходить, не оставлять ее одну. Оторвав руки Холли от своей шеи, Остин отшвырнул ее от себя.

Девушка, не удержавшись на ногах, упала, но тотчас же бросилась к двери, захлопнувшейся у нее перед носом. С безысходностью погребального звона упал тяжелый засов. Обхватив себя руками, Холли опустилась на пол, больше не в силах стучать в дверь, кричать, просить, унижаться. Она подобрала под себя колени и стала молиться о том, чтобы всевышний призвал ее к себе.

И, подобно новой Елене, спалившей новую Трою… она могла пробуждать в душах ярость или разжигать нежную страсть…

Джон Драйден

Одни лишь храбрецы достойны красоты.

Джон Драйден

Прошла целая вечность, прежде чем Холли выбралась из зияющей бездны между безумием и бесчувствием. Придя в себя, она удивилась, что жива. Уму непостижимо, как ее истерзанное сердце могло продолжать биться, словно ничего не произошло.

Холли села, расправляя затекшее тело. Девушка нашла в бесчувственном оцепенении благословенное утешение, особенно когда поняла, что это онемение проникло в самую глубь ее тела, притупив все чувства и ощущения.

Поднявшись с пола, она осмотрела комнату. Холли не удивилась бы, если бы Остин оставил ее в кромешной темноте, но сквозь щели в перекошенных деревянных ставнях пробивались полоски лунного света. Благодаря этому она могла хотя бы знать, день сейчас или ночь.

Круглая башня оказалась не такой уж страшной, как казалось Холли. Никаких полчищ крыс, обгладывающих полуистлевший труп. Никакого скелета, громыхающего костями в жутком танце. Не слышно было даже хора завывающих жен Гавенморов, издевающихся над нею за то, что она не вняла их предостережениям. Холли предполагала найти здесь ужасы темницы, а вместо этого обнаружила, что находится в самой роскошной комнате из всех помещений замка.

Десятилетия забвения оставили следы разрушения и Затхлости, и все же комната сохранила выцветшее изящество дамы в летах, цепляющейся за шелка и бархат в надежде поддержать хрупкую иллюзию красоты. Густая паутина, свисающая с балок перекрытия под сводчатым потолком шкурами горностая, лишь усиливала налет таинственности.

Холли проскользнула в глубь комнаты. Толстые ковры на стенах заглушали звуки. Позолоченное возвышение в центре помещения венчала массивная кровать под балдахином. Роскошная парча драпировки, хоть и подпорченная временем и сыростью, все еще свидетельствовала о хорошем вкусе хозяйки комнаты. С четырех стоек свисали истлевшие бархатные занавески балдахина. Холли рассеянно погладила одну из них, гадая о ее предназначении. У изножья кровати на четырех резных лапах стоял комод великолепной работы.