Небольшое войско Йорков прошло в тот день тридцать миль, люди сбили ноги и проголодались. Так что, когда на закате городские ворота вновь отворились и из них выкатился целый поезд телег, груженных дымящимися котлами, капитанам пришлось потрудиться, чтобы рыком и палками навести порядок среди рванувшихся к еде солдат. Рожденные в Англии сумели с некоторым удовольствием для себя единой группой протиснуться вперед, так, чтобы образовать очереди. Иначе возникнет кровавая давка, неторопливо и громко объясняли они бургундцам и жителям Фландрии.

Еды хватило на всех, и даже еще осталось, так что путники наполнили свои фляги и присоединили несколько дюжин телег к своему обозу, в расчете на будущие трапезы. Некоторые из горожанок вышли, чтобы разделить общество с солдатами, заранее договорившись с лордами и капитанами, чтобы те оплатили им труды. Все были так рады их появлению, что не возникало и речи о том, чтобы оскорбить приличную женщину или грубо обойтись с дамой. Эти женки умели чинить и готовить, и любой дурак, дерзнувший сказать им грубое слово, скоро получал трепку от своих камрадов.

К походной колонне присоединилась целая сотня этих леди, с рукавами, закатанными до локтей, с шапочками на головах, в обмотанных вокруг тела шалях, взобравшихся на телеги и взявших в руки поводья старых и сонных пони. И колонна немедленно сделалась больше похожей на войско, чем на тот отряд беглецов, которым она казалась прежде.

Эдуард не призывал местных жителей к оружию, он согласился не делать этого своим именем… именем короля Англия. Однако они пришли. И когда стало смеркаться, из города парами, тройками и группами начали выходить мужчины – в доспехах и при оружии, они с достоинством направлялись к лагерю. Пришедших приветствовали с гордостью и пониманием, наливали им свежего эля. Они называли свои имена капитанам, которым предстояло командовать ими и среди которых теперь появились новые люди, назначенные из числа тех, кто родился на английской земле. Впрочем, к утру новоприбывших насчитывалось всего около трех сотен, в то время как остальные горожане отсиживались за городскими стенами. И все же Эдуард постарался скрыть разочарование – ибо начало было положено. На рассвете его войско выступило на юг под барабанную дробь и пение труб. Он хотел, чтобы все знали о его продвижении.

За спинами его солдат в воздух, хлопая крыльями над крышами частных голубятен, взмывали голуби. Сделав несколько широких кругов над городом, они приходили в себя после сидения в клетках, а потом, повинуясь древнему чувству, направлялись на юг с вестями о высадке Йорков. Эдуард и Ричард с нелегким предчувствием провожали глазами птиц, летевших слишком высоко, чтобы их можно было достать стрелой. Сердца обоих братьев замирали при мысли о том, что весть об их высадке распространяется, летит к Уорику, в Лондон.

От Йорка они какое-то время следовали по дороге на юг. Миновали Таутон, склонив головы в память тех, кто сложил на этом поле свои кости. Когда они добрались до Феррибриджа[27], Эдуард, погрузившись в воспоминания, проехал по мосту, который сперва велел разрушить, а потом восстановить. Миновав Понтефракт, они вышли на хорошую мощеную дорогу. К этому времени Ричард уже стал широко рассылать своих лазутчиков, на целые мили удалявшихся от марширующего войска. Они и сообщили ему о том, что над стенами замка Понтефракт развеваются знамена Монтегю.

Король не знал, сколько человек засели за стенами замка, однако, невзирая на это, подъехал к Понтефракту на полет стрелы и вызвал Монтегю на переговоры. Ответа не было.

Некоторые из людей Эдуарда поворачивались голым задом к стенам замка. Эта выходка развлекла Ричарда, хотя его брат скрывал нервное напряжение за деланой улыбкой, отдавая приказ двигаться дальше. Джон Невилл, лорд Монтегю, сыграл свою роль в их прошлогоднем унижении, и для начала было бы великолепно поймать брата Уорика в чистом поле и удавить собственными кишками. Подобное деяние прозвенело бы на всю страну колоколом, в котором так нуждался Эдуард. Однако ему пришлось отъехать прочь, оглядываясь через плечо на вражеские знамена, никуда не девшиеся со стен замка в качестве живого отрицания его амбиций.

Замок Сандал[28] был местом особой значимости для сыновей Ричарда Йорка – здесь их отец и брат были убиты французской королевой, сражавшейся вместе с шотландцами против куда более благородных людей. Здесь Эдуард и Ричард расстелили плащи, чтобы помолиться за отошедшие в этом месте ко Господу души, a также чтобы получить руководство в запоздавшем уже отмщении. Где еще лучше было просить об этом, как не в Сандале, по соседству с городом Уэйкфилдом? Но, во всяком случае, здесь, совсем рядом с поместьем отца, им не отказали в праве войти за его стены. Здесь Эдуард заложил собственное кольцо за тысячу золотых ангелов, а потом разменял бо́льшую их часть на серебро, чтобы расплатиться за службу с солдатами.

Увидев королевскую щедрость, к нему присоединилось еще восемь десятков человек, среди которых были десять рыцарей и дюжина кузнецов и лошадиных ковалей с клинками кованого железа в руках. Новоприбывших было так мало, что Эдуард едва не впал в отчаяние, хотя по-братски приветствовал всех пришедших и разговаривал с каждым из них. Наедине с Ричардом он признавался, что боится увидеть на пути своего крохотного войска посланную ему на перехват армию. Йоркистов задавят числом и изрубят в крошево. Англия спала, и Эдуард не мог придумать способ разбудить страну и ее народ.

С каждым днем весна ощущалась все больше и больше – земля зеленела. Ричард посылал вперед своих людей – уговаривать местных жителей, однако те оставались холодны к делу беглого короля. В войско Эдуарда вливались немногие, и уже казалось, что судьба отвернулась от дома Йорков.

Весть об их высадке уже разошлась по стране, так что во всех попадавшихся на пути войска городах и селениях заранее знали об их возвращении. Некоторые жители вели себя враждебно, насмехались над проходящими или просто забрасывали латников камнями из пращей. Эдуарда раздирало желание оставлять за своей спиной только пожарища на месте этих вздорных городков и деревень. Он вернулся, он – король, а не жестокий узурпатор! Желание это досаждало ему с большей силой, чем он готов был признать, однако Эдуард предпочитал обращаться к местным жителям с суровой, но достойной укоризной, несмотря на то что ему хотелось душить их и убивать. Вечерами им с братом было одиноко посреди своего войска, хотя армия вокруг них медленно прирастала – когда дюжиной бойцов, когда двумя десятками сразу. В Донкастере старый приятель, любитель охотничьих вылазок Уильям Дадли привел две сотни хорошо экипированных и вооруженных людей, прихватив с собой целый воз кларета, однако с удивлением обнаружил, что Эдуард не желает даже прикасаться к вину. Король соблюдал принесенный обет трезвости, хотя Ричард имел возможность заметить, как брат с вожделением облизывает сухие губы при виде хорошо выделанных бурдюков и бочат. Быть может, Эдуард терпел только из-за внимательных глаз Глостера.