От радости он едва не забыл об украденном саквояже. Что же с ним, проклятым, делать? И бросать нельзя (Блоха душу вынет!), и держать нечем. Не к причинному же месту привязывать! Зубы у лазутчика были гнилые, а саквояж получился тяжелым; он не сомневался: выщелкнутся зубы, стоит ему только задеть зажатой в них ношей о борт или козырек над иллюминатором.

Но недаром ведь говорят: голь на выдумки хитра («шкелет»-то как раз был голым)! Вспомнил, что на украденных брюках, сдернутых им со спинки кресла в каюте, вроде как были подтяжки! Подтяжки нашлись, и уже через пару минут лазутчика втаскивали вместе с доской в трюм.

Когда он, пошатываясь от пережитого, но победно улыбаясь, спрыгнул с доски и выпрямился, все, кто был в отсеке, зажимая рты руками, кулаками, тряпками – да чем придется! – долго и придушенно хохотали при виде фигуры, еле держащейся на полусогнутых кривых ногах – но с дорогим саквояжем, подвешенным к шее на подтяжками.

Сема Блоха вытряхнул содержимое саквояжа на ближайшую шконку, собираясь отправить все лишнее за борт. В этот момент его тронули за плечо:

– Слышь, Сонька тебя кличет!

Хотел было послать подальше: недосуг, вот время нашла разговоры разговаривать! Но все ж отвлекся, подошел к решетке.

– Сема, саквояж не выбрасывай! – прошелестела ему на ухо Сонька. – Для конспирации пригодится в Сингапуре!

– А куды его, если с обыском придут? «Шкелет»-то наследил на палубе ваксой да кровью! Под юбку себе спрячешь, что ли?

Не обращая внимания на грубость, Сонька сунула Блохе в руку небольшой моток прозрачной лесы – и где только разжилась, чертовка?

– За ручку привяжи и спусти прямо со всем барахлом за иллюминатор. А второй кончик за винт облицовочный зацепи. У тебя ж отвертка есть! В жизнь никто не заметит, разве что в порту…

– Говорил тебе, Софья, и еще раз скажу: мужиком тебе надо родиться было!

– Вот еще! – фыркнула та. – Ты скажи лучше: платье приличное есть там?

– Есть, кажись. Сей момент тебе отдать? На себя взденешь, под арестантское…

– Не, Сема, потом. Рано еще…

⁂

Капитан Винокуров вызвал старшего помощника, кивнул на барометр:

– Видели, батенька? Вечером вчера еще начал падать…

– Видел, Сергей Фаддеич, – пожал плечами Промыслов. – Нешто нам привыкать?

– Нам-то ладно. А арестанты? Да и караульная команда, по моему убеждению, ничего серьезнее Финских шхер[53] не видела. Наверняка в лежку лягут! Я уж, грешник, после Коломбо возрадовался: ну хоть на один рейс минует нас чаша сия… Сглазил, выходит!

Промыслов выглянул наружу, где над кораблем все еще ярко синело небо и палило солнце. Однако прямо по курсу «Ярославля» яркую голубизну сменяли серые рваные облака, застилавшие горизонт.

– Полагаю, уже днем ветер усилится. И бить шторм нам будет в правую «скулу». Так что и бортовая, и килевая качка нам обеспечена! И не поманеврируешь тут особо: острова и рифы.

Капитан помял подбородок и выдал целую серию распоряжений:

– Передайте на камбуз: с обедом для арестантов пусть поторопятся. Вахте – убрать и закрепить все паруса. Подвахтенные пусть проверят крепление палубного груза. Предупредите арестантов: будет сильное волнение! Ничего страшного, но иллюминаторы придется задраить. Да и верхние люки, пожалуй, тоже: волны через всю палубу гулять будут. Всех экипажных матросов, и марсовых в первую очередь, с караула снять!

– Стало быть, господин капитан, и трюмы без караула останутся?

– А чего вы так беспокоитесь, батенька? Куда ваши арестанты из задраенного трюма подеваются? Посоветуйте им держаться во время шторма за что-нибудь, на верхние шконки пусть не лазят, чтобы не слететь. Ужинать, скорее всего, сегодня не придется – да и не до ужина нашим пассажирам, думаю, будет! Завтра к обеду, даст Бог, все кончится. Волнение останется, конечно, но болтанки сильной уже не ожидаю.

– Разрешите выполнять? – Промыслов совсем было совершил четкий разворот налево, но, не перешагнув через комингс, задержался. – Сергей Фаддеич, пассажиры ко мне с жалобой приходили. Собирались и до вас дойти. Титулярный советник Ванеев с семейством, каюта второго класса, следует из Адена до Сингапура.

– Ну, что там у них? – ворчливо отозвался Винокуров, роясь в лоцманских картах. – Вот нашли, прости господи, время жаловаться…

– Суть такова, Сергей Фаддеич: вчера вечером их каюту посетил морской черт, застигнутый на месте Ванеевым-младшим. Черт унес несколько бутылок, а также саквояж с брюками господина Ванеева и платьем его супруги, – сохраняя изо всех сил серьезный вид, доложил Промыслов. Однако в конце доклада все же не выдержал, фыркнул.

Винокуров подозрительно прищурился на старпома:

– Вы что, батенька, серьезно мне обо всем этом говорите? Настроение решили поднять капитану? Так я, кажется, повода не давал-с!

– Разрешите идти? – понял неуместность обращения Промыслов.

– Идите! Вот если бы о ей-богу ни пару русалок еще увидали – ну, тогда дело другое! – проворчал вслед Винокуров, сглаживая выговор. – Тогда и расследование можно было бы предпринять! Перепьются, черти, вот и мерещится им всякое!

(июль 1903 г., пролив Лаперуза)

Провожать инспектора Главного тюремного управления титулярного советника фон Берга на причал пришла такая уйма народа, как будто речь шла об отбытии знаменитого полярного исследователя, либо одного из великих князей. Это раздражало Агасфера, тем более что подавляющее большинство провожающих было чиновниками тюремной администрации Сахалина, прибывших за несколько дней до этого с острова на каботажном судне и направлявшихся в отпуска – кто в Европу, кто в европейскую Россию.

Из коммерсантов сочли своим долгом проводить будущего коллегу-коммерсанта Генрих Шнитке, гласный городской думы и купец первой гильдии Яков Лазаревич Семенов с компаньоном, обрусевшим шотландцем Георгием Филипповичем Демби. И хотя Семенов с Демби долго задерживаться на причале не стали, прочие присутствующие переглянулись: очевидно, вопрос о рыбоконсервной фабрике был делом решенным.

Замечено было присутствие на причале и двух японцев, одетых строго по-европейски. Своим присутствием они Агасфера не обременяли: поздоровавшись, скромно отошли в сторону и так до отхода баркаса и простояли, заложив руки за спину. Обыватели признали в более рослом японце коммерсанта из Нагасаки, изредка наведывающегося во Владивосток и на Сахалин. Какие дела связывали титулярного советника и японцев – никто, кроме Даттана, не знал.

Прослышав об отъезде на Сахалин главного инспектора ГТУ, счел своим долгом проводить его и заведующий арестными домами Владивостока Синицын. Безмерное удивление многих присутствующих вызвало появление на причале вечно занятого председателя Владивостокского окружного суда Черепанова. Впрочем, Николай Васильевич и здесь остался верен себе: прискакав на казенном выезде едва не в последнюю минуту перед отходом баркаса на «Ярославль» и что-то жуя на ходу, он торопливо пожал Агасферу руку, пожелал всяческих успехов на его поприще, передал засургученный пакет для канцелярии губернатора Сахалина и тут же умчался.