— Через секунду я попрошу тебя проткнуть кинжалом руку. Хочу, чтобы ты вспомнила, где у тебя кости и вены. Хочу, чтобы ты проткнула руку с наименьшим ущербом для себя.

Голос убаюкивает, навевает сонливость, гипнотизирует, но пульс все равно ускоряется.

Наперекор собственной воле нацеливаю острие и мягко прижимаю его к коже. Я готова.

Ненавижу Дайна, но готова. Ненавижу его и ненавижу себя.

— Бей, — говорит он, и в тот же миг чары отпускают. Я делаю шаг назад. Я снова контролирую себя, даже держа в руке кинжал. Принц хотел...

— Не огорчай меня, — говорит Дайн.

Я вдруг понимаю, что не получила помилование. Он снял чары не потому, что хочет пощадить меня. Он может в любой момент снова воспользоваться магией, но не станет это делать, потому что ему нужно, чтобы я сама, по своей воле, проткнула себе руку. Ему нужны доказательства моей преданности — кровь и кости. Я колеблюсь. Еще бы нет.

Это же абсурдно. И ужасно. Отвратительно. Так преданность не выказывают. Это какая-то бессмыслица. Полная чушь.

— Джуд? — Не могу понять, что он хочет: чтобы я прошла испытание или чтобы провалила. Представляю Софи, лежащую на дне моря с камешками в карманах. Представляю довольное лицо Валериана в тот момент, когда он приказал мне прыгнуть с башни. Представляю глаза Кардана, приглашающие меня бросить ему вызов.

Я старалась быть лучше их и проиграла.

Кем я стану, если меня не будут трогать ни смерть, ни боль, ни все остальное? Если отступлюсь от всего и всех?

Вместо того чтобы бояться, я могла бы стать той, которую боятся.

Не спуская с него глаз, вонзаю клинок в руку. Боль накатывает волной, которая поднимается выше и выше, но не опадает. В горле рождается, но там и остается низкий, глухой стон. Я, может быть, не заслуживаю наказания за это, но наказания вообще заслуживаю.

На лице Дайна странное, отсутствующее выражение. Он делает шаг назад, от меня, словно я не просто исполнила приказ, но и сама совершила нечто шокирующее. Откашливается.

— Не раскрывай свое владение кинжалом. Не раскрывай свою власть над чарами. Не демонстрируй все, что ты умеешь. Выказывай силу через бессилие. Вот что мне нужно от тебя.

— Да, — выдыхаю я и вытаскиваю лезвие. Кровь стекает на стол Мадока, и ее больше, чем я ожидала. Все вокруг вдруг начинает кружиться.

— Вытри, — коротко, сквозь зубы, бросает Дайн. Удивление на его лице сменяется чем-то другим.

Вытереть стол нечем, кроме как краем кофты.

— А теперь дай руку. — Я неохотно подчиняюсь, но он бережно берет ее и оборачивает зеленой тряпицей, которую достает из кармана. Пытаюсь пошевелить пальцами и едва не теряю сознание от острой боли. Ткань повязки быстро темнеет, пропитываясь кровью. — Когда я уйду, отправляйся на кухню и обложи рану мхом.

Я снова молча киваю, не надеясь, что смогу облечь мысли в слова. Стоять становится все труднее, но я смыкаю колени и цепляюсь взглядом за красную щербину, оставленную на столе острием кинжала.

Дверь кабинета открывается, застигая врасплох нас обоих. Дайн роняет мою руку, и я сую ее в карман, покачнувшись от боли. На пороге стоит Ориана, с деревянным подносом, на котором поместились дымящийся чайник и три глиняные чашки. Сейчас на ней домашнее платье цвета незрелой хурмы.

— Принц Дайн. — Она изящно кланяется гостю. — Слуги сказали, что вы уединились с Джуд, и я подумала, что они ошиблись. Приближается коронация, и ваше время слишком ценно, чтобы тратить его на глупую девчонку. Вы оказываете ей слишком большую честь, и, несомненно, ваше внимание излишне.

— Несомненно, — скалится Дайн. — Я и не заметил, что задержался.

— Пока вы еще с нами, выпейте чаю. — Она ставит поднос на стол. — И мы могли бы поговорить. Все вместе. Если Джуд как-то оскорбила вас...

— Извините, — бесцеремонно перебивает он. — Вы напомнили мне о моих обязанностях, так что я незамедлительно приступлю к их исполнению.

Принц проходит мимо Орианы, но, прежде чем выйти, оглядывается и смотрит на меня. Пройдено испытание или нет, так и остается загадкой. В любом случае он уже не доверяет мне так, как доверял до самого последнего времени. Ну да ладно. Я тоже не очень-то ему доверяю.

Поворачиваюсь к Ориане.

— Спасибо. — Меня колотит. На этот раз — надо же! — она воздерживается от своей обычной критики. Вообще ничего не говорит, только касается пальцами моих плеч. Я прислоняюсь к ней, и в нос бьет запах вербены. Закрываю глаза и втягиваю знакомый аромат. Мне плохо. Я в отчаянии и приму любое утешение.

О занятиях даже не думаю и, дрожа с головы до ног, отправляюсь к себе в комнату и залезаю в постель. Таттерфелл мимоходом поглаживает меня по голове, как будто я сонная кошка, и возвращается к сортировке моих нарядов. К вечеру должны принести мое новое платье, а сама церемония коронации состоится послезавтра. После провозглашения Дайна королем начнется месяц празднеств, гуляний и попоек. За это время исчахнет и родится заново луна.

Рука болит так сильно, что я даже мох на рану не кладу — боюсь потревожить. Просто держу ее у груди и баюкаю. Боль обретает собственный пульсирующий ритм, становится вторым, рваным сердцебиением. Подвигнуть себя на какую-то активность не могу, поэтому лишь лежу и жду, когда она отступит. В голове носятся по кругу мысли.

Лорды, леди и ленники, правящие дальними дворами, уже прибывают, чтобы засвидетельствовать свое почтение новому Королю. Темные дворы и Светлые дворы, Свободные и Дикие. Подданные Верховного Короля дворов, с которыми заключено перемирие, пусть даже неустойчивое. Присутствовать будет даже Двор Подводного мира. Многие принесут клятву верности новому Королю в обмен на его мудрость и защиту, пообещают защищать его и, если потребуется, отомстить за него. А потом выкажут свое уважение неуемными гуляньями.

Мне полагается праздновать вместе со всеми. Танцевать, есть, пить, драться — и так целый месяц.

Чтобы подготовиться к такому испытанию, нужно почистить, погладить и освежить каждое платье. Таттерфелл пришивает новые, сделанные из сосновых чешуек манжеты к обтрепавшимся рукавам. Небольшие дырочки на юбках закрываются вышивкой в форме листьев или гранатов, а в одном случае прыгающей лисой. Десятки пар уже починенной кожаной обуви стоят наготове с тем расчетом, что я, предаваясь безумным пляскам, буду менять их каждый вечер.

По крайней мере есть с кем танцевать — с Локком. Пытаясь отвлечься от боли в руке, вспоминаю его янтарные глаза.

Таттерфелл снует по комнате, а я закрываю глаза и проваливаюсь в странный, рваный сон. Просыпаюсь глубокой ночью, вся в поту. Слезы высохли, паника и боль улеглись, и меня окутывает покой. Раненая рука напоминает о себе глухой пульсацией. Таттерфелл ушла. В изножье кровати сидит Виви, и в ее кошачьих глазах лунный блеск и зеленоватое сияние шартреза.

— Пришла посмотреть, в порядке ли ты. Конечно, нет.