Когда Артур уходит, я зажмуриваюсь, чтобы снова и снова почувствовать, пусть мысленно, его губы на моем теле, его руки, его взгляд, под которым я сама становлюсь совсем другой. Нет больше той девчонки, я чувствую себя чем-то большим, настоящей женщиной, — любимой, желанной, — и пусть он никогда не говорит мне об этом, все это горит в его глазах.

И даже не верится.

Вожу по губам пальцами, ловя на кожу его прикосновения, — и сама себе не верю. Не верю, что так бывает.

Тихонько обнимаю сама себя руками, — счастье, которым он пропитывает меня, хочется удержать, вжать в себя, — чтобы не растворилось, не развеялось.

Кажется, моя жизнь началась именно здесь.

Она — в запахе его волос на подушке. В саду и извилистых аллейках у дома. У этой скалы и безумного океана… Когда Артура нет, я часто подымаюсь туда и кажется, что время останавливается. Только здесь бьется мое сердце — бьется по-настоящему. И я каждый раз схожу с ума, когда он затапливает меня своей нежностью, в которой никогда бы не признался.

И мне не хочется возвращаться обратно.

Хочется отгородиться от всего мира и просто быть с ним здесь. Вдвоем. Вдали от всего остального.

Конечно, я всегда понимала, что это невозможно, что рано или поздно придется выйти в мир. Но каждый раз надеялась, что этот день наступит еще не сегодня. Потому что тогда все уже станет иначе.

— Малыш? — ветер сегодня снова холодный и хлесткий. Но меня почему-то пробирает холодом внутри. Смотрю на плещущиеся волны, — и на саму тоска такая накатывает, что сжимается сердце. И даже тяжело дышать.

— Все хорошо, Артур, — слабо улыбаюсь. Его не обмануть, — он всегда все чувствует. Иногда мне даже кажется, что чувствует меня сильнее, чем я сама. Иногда это даже пугает, — наверное, нельзя вот настолько раствориться в человеке, вот так, безоглядно, отдать ему всю себя, видеть в нем единственный свой смысл. Это не любовь, — это что-то намного большее. Ураган? Срыв? Стихия? Не знаю. Но я бы ни на что этого не променяла. Никогда. Все остальное — как освежитель воздуха с ароматом свежего ветра по сравнению с самим ветром.

— Там, куда я тебя отвезу, тоже есть дом. Не с таким, правда, видом, но все же.

Обхватываю его руками и прижимаюсь к губам. Почему меня обжигает так, как будто мы видимся в последний раз? Мы ведь даже не расстаемся, едем вместе! А у меня уже такое чувство, будто меня от него отдирают вместе с сердцем. До спазмов в груди.

— Тшшшшшш…. Все хорошо…

И сам вздрагивает отчего-то.

Мы собираемся молча, а настроение как на похоронах. И странное чувство безвозратности. Настолько, что пару раз я даже порываюсь сказать ему, — пусть едет без меня. Пусть уезжает, а я буду ждать его здесь. Кажется, только так я могла бы сохранить нашу сказку.

Но сказок не бывает, — нам и так ее слишком щедро отмерили. И у него там явно не временные дела. И я молчу, продолжая собираться.

Тигр.

— Что? — оборачиваюсь, застегивая запонку на рубашке.

Света полулежит на диване, гипнотизируя меня изумленным взглядом.

Прилетели ночью, она почти не успела даже осмотреться в новом доме, ну а с утра я будить уже не стал.

— Ты… Так не похож на себя…

Ну, да. Армани и прилизанные волосы. Таким она меня, наверное, и не представляла.

— В столице я даже приличный человек, малыш, — взъерошиваю ее растрепанное безумие на голове окончательно. А она проводит пальцем по моим губам, — и хочется сбросить рубашку на хрен. — Я, между прочим, депутат, на секундочку. И солидный бизнесмен, — смешно, как округляются ее глаза и даже приоткрывается ротик.

Не ожидала.

С тем, что она видела на острове уж точно ни депутат, ни бизнесмен не связывается. Никак.

Ох, малыш, — даже объяснять тебе не стану, какой дорогой ко всему этому приходят. И того, что в бизнесе и политике дерьма и войны намного больше, чем на дороге и со стволом. Н-да. Мы вообще тут все солидные люди. И Альбинос, — в миру Георгий Витальевич Ипатьев, владелец трех заводов и сети автозаправок. Пятое место в рейтинге самых успешных людей. И очень близкий друг Генерального прокурора.

А я пока на седьмом. Но у меня есть дорожки с черного хода кое-куда повыше. И неделя на то, чтобы Генеральный вдруг пошатнулся со своего поста. Совершенно случайно, ясен хрен. Иначе арест с земель Маниза мне не снять.

— О… — смотрит на меня, как в первый раз увидела.

— Угу, — мне даже забавна ее растерянность. — Кстати, Свет. Мы тут от мира уже не спрячемся. А я вернусь поздно, а, может, даже и не сегодня, — такие вопросы, как мой, конечно, решаемы, но и отрабатывать их по-серьезному нужно. — Чего ты? — ну вот, вселенская печаль и грусть на мордашке.

— Свет, — да знаю я уже, о чем подумала. Конечно, уже так и видит, что у меня тут есть постоянная женщина и вообще жизнь, совсем другая, чем та, на острове. И уж успела решить, что я к ней больше не вернусь, окунувшись в привычный столичный мир. — Даже не забивай голову. Если бы не хотел, чтоб ты была здесь, — домой бы, в поселок твой отвез, ну? — все равно, кажется, не верит, глупая. Кивает, а в глазах уже слезы появляются. И губки закусывает. Уже вижу, — ждет, пока уйду, чтобы разреветься. И, может, даже и уехать домой, пока меня не будет. Все уже себе решила.

— У тебя важное дело, — вздыхаю, гладя по щеке. Не хотел вот так говорить, но, кажется, просто нет другого выхода, — я уже по глазам вижу, что решила уехать. Я уже все про нее вижу. — Сергей, твой теперь официальный водитель и охранник, привезет тебе каталоги. Выбери себе платья, побрякушки там, — все, что положено. И не скромничай. Нам с тобой теперь в свете появляться нужно. А жена депутата, как мне ни жаль, не может ходить с обнаженной грудью и топлесс, — тяжело вздыхаю. От того теперь только воспоминания и останутся. Теперь все по-другому будет. И, как бы я ни хотел спрятать ее от всего мира, — а не выйдет.

Теперь — наоборот. Я ее всем выставить на обозрение должен. И не игрушкой своей, не любовницей, — а именно женой. Только тогда таких вопросов по поводу нее, как у Маниза, больше не подымется. Только так все поймут, что Света, — табу, и прикасаясь к ней они становятся со мной на путь войны.

— Выбирай самое дорогое, но только самое закрытое, — уже рычать внутренне начинаю, как представлю, как на нее все пялиться будут. А тут — есть на что попялиться, еще как есть! Уже мысленно по истекающим слюнями подбородкам лупашу. — А лучше, — мешковатое что-то. Такое, пострашнее.

— Жена?

Даже смеяться хочется от ее полезших на лоб глаз.

— А ты как думала? — грозно нависаю над ней, сверкая глазами. — Я же сказал, — свой шанс на свободу ты очень опрометчиво упустила. Так что теперь, — даже не надейся, уже не отпущу. Или ты думала, что я только пугал тебя, а?