– Бывших медсестер не бывает, – говорит мне Мэгги.

Это женщина с квадратными плечами и гигантскими икроножными мышцами, которая курит, несмотря на то, что беременна и уже на большом сроке. Времена меняются. Больничная курилка, где бывает и персонал, и пациенты, напоминает мне ночной джаз-клуб, с желтым дымом вместо воздуха и горчичного цвета стенами, с которых ножом можно соскоблить слой смолы.

– Поэтому мы позволили ей побыть медсестрой.

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но позже вижу, как Роуз сворачивает бинты на посту медсестер. Бинты в пачках уже свернуты, так что мне остается предположить, что Мэгги достала бинты из целлофановой упаковки, развернула их и положила на поднос, а затем попросила Роуз о помощи. Какова бы ни была ее логика, я сразу вижу, что это работает. Роуз бодрствует и взаимодействует с другими людьми. Она убеждена, что учит меня, и поэтому, когда мне пора измерить ей давление, я позволяю ей исправить мои «ошибки».

– Глупая девчонка, – говорит она, когда я нарочно помещаю стетоскоп не в то место. – Честно говоря, тебе еще многое нужно узнать об уходе за больными.

Она не ошиблась. Но я учусь у лучших медсестер. Как всегда.

Сегодня я приехала в Котсуолдс, в дом престарелых, и разговариваю с командой медсестер, которые занимаются уходом за его обитателями. Коллеги показывают мне медпункт, который они превратили в почтовое отделение, чтобы поощрять жителей с деменцией «отправлять письма и общаться с миром». Ванные комнаты оформлены в пляжной тематике, и я узнаю, что это сделано для одной пациентки.

– Она думала, что мы нападаем на нее всякий раз, когда пытались помочь ей помыться. Представьте, какой для нее это был стресс. Итак, теперь мытье у нас называется «днем на пляже», и ей это нравится, она говорит, что любит «плавать в море».

Эти медсестры – новаторы, они вносят огромный вклад в помощь людям своей творческой энергией и идеями. Как и сестринское дело в больницах, уход в домах престарелых носит скоординированный и профилактический характер. Он направлен на максимальное повышение качества жизни, а не на излечение или на продление существования.

– Я прихожу на работу, – говорит мне одна медсестра в доме престарелых, – чтобы изменить жизнь всей семьи пациента. Или чтобы побыть с людьми, когда они умрут. Однажды нам предложили выносить наших жильцов через черный ход после их смерти. Но вместо этого мы все проходим через парадную дверь, формируем почетный караул – как жильцы, так и персонал. Всем нам полезно знать, что в приоритете должно быть уважение.

Роуз не живет в доме престарелых. И она не выглядит как пациентка при смерти. Я с удивлением узнала, что она живет дома, без медсестер или опекунов. Когда Мэгги говорит мне, что о Роуз заботится ее мать, я предполагаю, что она шутит. Но это не так. Флоренс приходит навестить Роуз в середине дня, неся на подносе английские хот-доги, которые она приготовила «для медсестер». Оказывается, она тоже была медсестрой. Сейчас ей 104 года, она постоянно ухаживает за дочерью, и, если не считать почечной недостаточности Роуз, они, по-видимому, справляются самостоятельно.

У меня так много вопросов. Я хочу спросить, как они это делают? Как Флоренс остается в хорошей форме в свои 104 года? Я даже не могу себе представить, какой была их работа до формирования Национальной службы здравоохранения, в годы войны. Но я слишком ошеломлена, чтобы расспросить их. Все, что я могу – это наблюдать, как они быстро обнимают друг друга, прежде чем Флоренс начинает помогать Роуз сворачивать бинты и раскладывать шприцы по разным лоткам, в зависимости от размера. Я смотрю в их одинаковые проницательные голубые глаза и представляю все, что они видели. Мэгги говорит, что они остались одни с тех пор, как дифтерия убила мужа Флоренс. Он умер, как и многие другие, до того, как вакцины стали широко доступны. До возникновения Службы. Во времена, которые им пришлось пережить.

* * *

Ребекке четырнадцать, я встречаю ее в общем педиатрическом отделении, где работаю в ночную смену детской медсестрой. Я рада быть здесь. Сандра говорит, что отделение неотложной помощи уже заполнено пациентами с ожогами от фейерверков и пьяными подростками. Это ночь Гая Фокса, и я вижу за окном еще один фейерверк и ясное небо, усыпанное звездами, между вспышками цвета. Но Ребекка не видит всего этого. У нее серьезные физические проблемы и трудности с обучением, а также метициллинрезистентный золотистый стафилококк, поэтому ее необходимо кормить в палате. Год назад она была здорова, крепка, «разговаривала без умолку и была довольно дикой». Рядом с ее кроватью есть фотография, на которой они с бойфрендом Рисом – озорная парочка – корчат смешные лица перед камерой, держа в руках рожки с мороженым на фоне моря.

– Это была не моя идея, она слишком молода.

Ее отчим Филипп работает учителем. Он говорит о нагрузке на преподавателей:

– Все работы в государственном секторе недооцениваются и мало оплачиваются.

Мама Ребекки Джулия постоянно сидит дома с дочерью и двумя другими детьми, которые сейчас живут с бабушкой и дедушкой. Филипп садится на пластиковый стул рядом с кроватью Ребекки. Он долго смотрит на фото, потом на дочь.

– Он милый мальчик, Рис. До сих пор иногда навещает ее. Но ему действительно тяжело, это очевидно.

Я подсоединяю большой пакет с питательной смесью к назогастральному зонду, жидкость поступает в ноздрю Ребекки, затем в ее горло, затем в желудок. Зонд хорошо приклеен к ее лицу, но она все равно случайно выдергивает его. Рано или поздно ей сделают гастростому, чтобы избежать повреждений, связанных с назогастральным зондом и особенно с его частой повторной установкой. Помню, на тренировке мы ставили друг другу назогастральные зонды. Вероятно, сейчас этого не делают, но как бы неприятно это ни было (мы кашляли и отхаркивались, а моего друга вырвало), я рада, что мы это попробовали. Я никогда не недооцениваю, насколько это неудобно для пациентов. Мы обсуждали с Джулией и Филиппом гастростомическую трубку для кормления как более постоянный и менее инвазивный способ, с помощью которого Ребекка сможет получать питание, но они еще не готовы услышать правду, лежащую в основе этого обсуждения. Врач говорит: «ЧЭГ расшифровывается как чрескожная эндоскопическая гастростомия». Гибкая питательная трубка вводится через брюшную стенку в желудок и позволяет Ребекке получить адекватное питание в обход рта и пищевода». Это можно перевести так: «Ребекке нужна постоянная трубка для кормления, потому что она, вероятно, больше никогда не сможет