Так что скорее смешиваясь с толпой, чем выделяясь из нее, вместе с плотным уже потоком людей мы продолжили двигаться в глубь города.

Становилось все более очевидно, что завтра будет особый день. Повсюду продавались сувениры в честь Дня Квенанта. На торговых прилавках выстроились ряды миниатюрных сувенирных виселиц. Там же можно было найти сувенирные петли и сувенирные брелоки, сувенирные значки и сувенирные кепки, сувенирные ручки и сувенирные точилки, и на случай дождя даже сувенирные зонты.

Прилавки в булочных ломились от буханок праздничного хлеба, праздничных булочек и пирогов, а также выпечки, с виду напоминавшей круассаны или рогалики, но при ближайшем рассмотрении оказавшейся пряничными петлями, лоснящимися от сахарной глазури.

В каждом магазине до единого на витринах были представлены религиозные миниатюры с виселицами, петлями и висельниками, демонстрирующие приверженность хозяев своей религии.

В общем, все это было довольно похоже на Рождество, каким его описывали в книгах: в воздухе витал праздничный дух; что-то необычное и воодушевляющее было на пороге; что-то, чего хотелось ждать.

По такому настроению вокруг сложно было поверить, что гвоздем завтрашних торжеств станет церемониальная смертная казнь. Но это было так. Казнь была самым ожидаемым событием дня. И среди приговоренных к смерти был и отец Дженин.

– Посмотри на них, – шепнула мне Дженин. – У них у всех крыша поехала. Ходят с петлями на шее, а ведут себя так, как будто это совершенно нормально.

– Но это и есть нормально– сказал я. – Для них. И вообще… – мне вдруг пришла в голову одна мысль. – А во что верят охотники за облаками?

– В то, что нужно двигаться вперед и избегать неприятностей, – ответила она. – Самая лучшая философия.

– Из-за движения вперед вы как раз и попали в неприятности, – заметил я.

– Ну, топтание на месте тоже не всегда может уберечь от неприятностей, верно, Кристьен? – сказала она. – Взять хоть тебя, сидел себе спокойно дома, но устраивало ли тебя это? – и она улыбнулась мне обворожительной улыбкой.

На это мне было нечего возразить.

Мы вышли на центральную площадь. Слева от нас был собор. Я посмотрел вверх, где остроконечный шпиль на куполе переходил в виселицу, с которой свисала привычная и уже ожидаемая петля. Двери собора были распахнуты, и оттуда доносились голоса хора.

На ступеньках собора толпились нищие. Они выпрашивали милостыню, голося так, что их было слышно и за пределами собора. Они восседали живыми (или полумертвыми) грудами тряпья, их лица были частично скрыты накидками и капюшонами, словно чтобы придать им более жалкий, унылый вид и тем самым сильнее тронуть сердца прохожих.

– Подайте милостыню, правоверные! Квенанта ради! Подайте бедняку! Подайте! Подайте, и вам воздастся!

Каниш бросил одному из попрошаек монету. Она упала у ног нищего, и тот набросился на нее, как оголодавший человек набрасывается на еду. Он подхватил монету с земли и спрятал в складках своего плаща, пока ее не отобрали.

На площади трудились рабочие, стуча молотками, забивая гвозди: они строили виселицу и возводили эшафот, где наверняка и будут проходить завтрашние казни.

– Где держат твоего отца? – шепотом спросил я. – Где находится тюрьма?

– На Квенанте нет обычной тюрьмы.

– Нет тюрьмы?

– Есть только несколько камер здесь, внизу, в подземельях под городской ратушей.

– А почему нет тюрьмы?

– Слишком низкая преступность. Практически нулевая. В тюрьме нет необходимости. Нескольких камер вполне достаточно.

– А почему нет преступности?

– А сам как думаешь? Нет преступности, потому что наказание здесь одно – сразу в петлю. Я уже тебе рассказывала. Так что все очень стараются не нарушать закон.

– То есть как – сразу?.. Даже если просто… не знаю… намусорить?

– Даже если намусорить. Все, что угодно.

– Это как-то слишком.

– А ты много видишь мусора вокруг? – спросила Дженин.

Я огляделся. Ни соринки.

– Кого еще будут завтра вешать? – спросил я.

– Иноверцев, вероотступников, правонарушителей. Раз-другой в год кто-нибудь да нарушит закон. В приступе ярости, или на почве страсти, или потому, что перебрал домашнего вина. Их власти тоже держат в камерах до казни.

– На День Квенанта?

– На День Квенанта. А когда еще? Это придает празднику еще больший размах, говорят.

Внезапно я почувствовал странную, жгучую, почти неподконтрольную потребность взять и бросить что-нибудь прямо на тротуар. Просто чтобы посмотреть, что же будет. Просто увидеть выражения их лиц: их возмущение, удивление. Я даже полез в карманы, но к счастью, в них не нашлось ни клочка бумаги, не то, что-то мне подсказывает, я действительно бы это сделал.

Ратуша находилась на другом конце площади напротив собора. Неизбежная виселица и неминуемая петля красовались и на городском гербе, который сверкал на его фронтоне, как огромный медальон.

Двое служащих, держа в руках дипломаты, набитые важными (или якобы важными) бумагами, появились из главного входа и поспешили по своим делам. Следом за ними вышли мужчина и женщина в форме, вероятно, полицейской. Они одернули мундиры, поправили фуражки и двинулись в противоположных направлениях. В их форму были вплетены петли. Даже петлицы были в форме петель, и эполеты на плечах тоже.

– Теперь куда?

– Иди за нами.

Мы вышли на задворки ратуши. Тут на уровне цокольного этажа в землю была вкопана железная решетка, предназначенная, видимо, для того, чтобы в подземелье проникали свет и воздух.

– Здесь, скорее всего, и держат заключенных, – шепнула Дженин, когда мы подошли ближе. – Нам говорили, всех смертников сюда сажают.

– Туда, вниз? В камеры?

– Да. Здесь ты сходишь с ума, мучаешься и гниешь заживо, ожидая, пока тебе не накинут петлю на шею.

Мы двинулись дальше. Я заглянул за решетку, когда мы проходили мимо. Но я успел разглядеть лишь несколько темных фигур, которые могли оказаться заключенными, а могли – арестантами, и вообще кем угодно.

Мы не остановились. Это выглядело бы подозрительно. Мы просто шли себе, будто были туристами из другого города, которые приехали в центр на День Квенанта и любуются достопримечательностями.

Мы обошли ратушу кругом и вернулись обратно. Еще раз заглянули в подземелье. Снова не увидели ничего, кроме смутных очертаний и теней.