– Тащи, тащи! – дернулся Сергей Платонович и Андрей резво подсек.

Коричневая леска, выкрашенная под цвет воды, стремительно натянулась, удилище выгнулось, заарканенный карась заметался по отмели, но был он грамм пятьсот, поэтому подсачек не понадобился. Андрей аккуратно вытянул рыбку по песочку, вынул крючок из губы, бросил карася в проволочный садок, протер руки тряпкой и радостно улыбнулся.

Когда Андрей насадил на крючок белый окатыш манки и заново закинул удочку, Сергей Платонович спросил у него:

– Откуда ты все это знаешь, Андрюш?

– Я у него прошлым летом сторожем с проживанием на даче работал за пятнадцать тысяч. Оборжаться. Выделил мне сторожку. Где, говорю, холодильник? А он: живи так, электричество дорогое. Где, спрашиваю, газ, – а он говорит: на костре пожаришь, газ дорогой. Стал прибираться, нашел гору картона, что, спрашиваю, делать. Говорит, порви на полоски.

– Зачем? – Сергей улыбнулся. – Зачем рвать-то?

– Говорит, печку топить. Он картоном печку топит, ни углем или дровами, а картоном.

– Путаешь ты что-то, Андрюш, наверное, разжигает просто картоном.

– Проверял меня. Возьмет и пять тысяч рублей на видном месте оставит или бутылку виски недопитую, а потом: где моя пятихатка, ну-ка дыхни.

– Легко быть щедрым, когда сам не зарабатываешь.

Неожиданно из кустов вынырнула беременная кошка Маруська серо-полосатая и стала тереться о резиновые сапоги Сергея Платоновича. Где-то в садке плавала пара ротанов, которых все равно было стыдно нести домой, и Сергей кинул их кошке. Маруська не сразу, но накинулась на них, заскрипела рыбья чешуя, послышалось чавканье. После еды кошка попила воды из пруда, немного посидела у ног рыбаков и пошла к следующим.

– А потом, надо еще понимать, кому даешь, – Сергей Платонович повернул к Андрею широкоскулое лицо и улыбнулся.

– Вон у церкви бич стоит, ему сколько ни дай, все одно пропьет. Один раз я веселый был, подкалымил тридцать тысяч, пол перестилал в СОТе, ну и сунул ему тыщу. Говорю, иди купи себе еды, одежды, а он трое суток не просыхал.

Вдоль берега плыла рыжая водяная крыса – ондатра, она отфыркивалась, как чайник, и держала в зубах полбуханки хлеба. Наверное, кто-то из рыбаков бросил на подкормку, а она стащила.

Алое солнце розоватыми лучами освещало ровную звенящую гладь вытянутого сосиской карьера. Зудящие комары американскими субмаринами атаковали руки, ноги и шею.

Андрей достал антикомарин, пшикнул в ладонь и растер по коже.

– Теперь клевать не будет, запах же, – звякнул колокольчик на донке, Сергей присел перед удилищем и стал ждать потяжки.

– Ну так вот, к Федору Петровичу психотерапевт зачастил, я сначала думал по белочке, а потом подсмотрел в окно дачи, а Федя на диване лежит вещает: типа очень дрожу за свое имущество, от этого и пью.

Донка так больше и не шелохнулась, и Сергей Платонович решил перекинуть снасть. Снял колокольчик, смотал на катушку леску и перепроверил наживку. Манка и хлеб растеклись, но и червей он тоже решил сменить. Навозные черви долго в воде не держатся.

– Вправо не кидай, коряга, я в прошлом году там потерял два поводка. Давай допьем, что ли, – и Андрей разлил остатки водки по пластиковым стаканчикам, предложив Сергею домашние бутерброды с колбасой.

– Все мы тараканы, сегодня есть, а завтра ничего нет, – Сергей закинул в горло содержимое стакана, немного поморщился и занюхал бутербродом.

От противоположного берега отчалила резиновая лодка. Сгорбленный небритый приезжий рыбачок перебирал синими руками кружки, выставленные на щуку. Бедный и не знал, что по весне был замор и весь хищник – щука, окунь – погиб, остались неприхотливые караси и ленивые ротаны.

– Ну что, сматываемся, – Андрей потянулся к удочке и стал вставлять колено в колено, потом подтянул леску, приставил ладонь к глазам и посмотрел вдаль. – Хорошо-то как!

У Ирины Федоровны на даче радио «Эхо Москвы». Не то чтобы я далек от политики, или там либерал, или патриот, просто сидишь на крыльце, удочки на карася налаживаешь, а тебе в ухо через забор: преступный режим да преступный режим. У нее еще дочка Света волонтерит, ездит то в Украину, то на Донбасс. Возит вещи и продукты, помогает чем может бедолагам. Хотя сами-то непонятно на что живут. Картошку не сажают, теплицы нет. Я им то огурцы, то помидоры, то кабачки подбрасываю.

Однажды с востока шла туча, потом громыхнуло и на землю из тяжелого синюшного неба вытекли потоки сливовой воды. В бочку забарабанило с крыши. После грозы пространство очистилось и мучительно запахло озоном.

Потом возле их калитки остановилась «Лада-Калина», из которой вылезла двадцатилетняя внучка с георгиевской ленточкой – в меру стройная, в меру веселая в футболке «Россия священная наша держава», и тату на шее, что-то вроде улитки с рогами. Внучка Лиза учится в Питере на социолога и приезжает нечасто, кажется год не была, как раз с тех пор, как эта катавасия на Украине началась.

А Ирина Федоровна и Света на крыльцо выскочили, стоят на Лизу смотрят, а та дверью машины хлопнула и, даже не обнявшись, заявила, что приехала на селигерский слет движения «Молодая гвардия».

Соседи вообще странные люди. Обычно шепотом разговаривают. Мне через полутораметровый забор только доносится что-то неразборчивое, будто Демосфен набрал камешки в рот и пытается выговориться. А тут все хорошо слышно.

Господи, что там у них началось!

Это у них в Лондоне в парламенте пэры сидят и культурно под пахучий английский чай с молоком ведут неторопливые политические беседы. А у нас, если начинается общественный спор, то мучений и грубостей не избежать. Ведь никакой истории ведения спокойного диалога нету, а есть пример кровавых бунтов, яростных революций, лагерей магаданских и психушек-кащенок.

Ирина Федоровна на крыльцо вышла, подняла вверх свои институтские педагогические руки, воздела их к небу, как Иисус Христос, и произнесла, что этот дом строил ее прадед, а потом дед и отец достраивали, и не было еще такого случая, чтобы порог этого храма переступал такой безответственный и безголовый человек, как внучка Лизка. Что она всегда знала, что их там, в университете, на соцфаке учат дремучести и мерзости. Что невозможно, чтобы в такой благородной семье с таким богатым опытом общественного служения народилась такая внучка.

А Лиза от машины кричит:

– Да если бы не он, то все бы развалилось, и мы бы с колен не встали, все бы нас унижали и использовали, и только благодаря его решительному руководству русский мир и держится.

Света в дом за водичкой побежала, потому что вижу, как Ирина Федоровна сейчас с Лизкой друг в друга вцепятся. И вот подхожу я к калитке и спрашиваю:

– Ирина Федоровна, русский писатель, девять букв, на «б» начинается, на «н» заканчивается, первым изобрел слово «интеллигенция»?