Поднявшиеся стены пламени вызвали у Кристины панику, и она не удержала вскрик – хотя, как ни удивительно, удержала позу арабеска. К счастью, стук барабанов съел ее возглас.

В мелькнувшем среди огненных языков просвете Кристина вдруг увидела глаза Фьора. Фаерщик не останавливал представления, его руки продолжали жонглировать огненными снарядами, но смотрел он прямо на нее, и серые глаза, казалось, уговаривали ее успокоиться и довериться.

Это помогло. Но вот ритм барабанов вознесся на новый уровень, нагнетая напряженность, пламя вспыхнуло с новой силой, и мелькнувшие среди огненных языков графитово-серые глаза вдруг перестали быть глазами Фьора. Сейчас это были глаза того неизвестного, похожего на него мужчины, которые смотрели на нее с болью и торжеством, а сама Кристина больше не находилась на арене, она стояла привязанной к столбу и горела на костре.

«Это просто твое воображение, это просто воображение!» – уговаривала себя Кристина, силясь развеять ожившее наваждение. Она даже не прикоснулась к Фьору, значит, у нее вообще не должно возникать этих видений. Да даже если бы они и возникли, это же лишь видения, а не реальность. Здесь и сейчас ей ничего не грозит!

Но сердце бешено стучало в ушах, легкие работали с таким напором, словно Кристина бежала спринт, колени подгибались, вытянутые носки и руки дрожали, паника накатывала волнами, а вместо арены и зрительного зала был уже так хорошо знакомый пустырь в ночи и костер, на котором она горела заживо. А там, за стеной огня, стоял он, другой Фьор, в темной монашеской рясе – и смотрел, как девушка погибает в огне.

Умом Кристина понимала, что к ней не дотянулся ни единый язычок пламени, и она даже не ощущала жара костра, но прямо сейчас ей казалось, что огонь обжигает кожу. Остатков самоконтроля хватало лишь на то, чтобы не закричать – и продолжать держать позу, потому что ни за что на свете нельзя испортить представление зрителям!

Кристина не сразу увидела, что кто-то шел к ней прямо сквозь стену огня. И когда этот кто-то шагнул из стены пламени, Кристина его не узнала. И даже не потому, что почти отключившийся мозг словно разучился обрабатывать поступающую информацию, а потому, что этот человек был весь объят огнем. Он горел с ног до головы, словно гигантский живой факел… словно Гончая, преследовавшая их цирк!

Лишь несколько мгновений спустя мозг обработал зрительные сигналы, сопоставил с логикой – и сделал вывод: разумеется, это Фьор! Кто еще может идти через огонь и при этом не гореть заживо?

– Пойдем, – позвал фаерщик, протягивая Кристине руку.

Девушка как завороженная смотрела на Фьора, полностью покрытого огнем. В этот миг он казался ей не человеком, а сверхъестественным существом, и Кристина вдруг испугалась. И не потому, что слишком близко оказалась рядом с чем-то потусторонним, что всегда пугает, а потому, что вдруг с пронзительной отчетливостью поняла: как бы они ни цеплялись за остатки их привычной жизни, как бы им ни казалось, что они такие же, как прежде, как бы сами они ни ощущали себя обычными людьми, все они, артисты цирка, – уже не люди…

Фьор, видимо, понял, что Кристина или в шоке, или впала в ступор, и потому недолго думая подхватил ее на руки и понес сквозь огонь. А она даже не вздрогнула, когда их обоих поглотило пламя, и на этот раз ни один инстинкт не возопил от опасной близости огня. Оглушенная и заторможенная, Кристина лишь отстраненно констатировала этот факт и сразу же нашла ему объяснение: инстинкты ведь есть у людей, а она больше не человек…

Но даже скованное оцепенением сознание отреагировало на донесшийся откуда-то издалека шум. Приглушенный, словно пробивающийся сквозь плотный слой ваты, он все равно оказался заряжен такой силой и таким напором, что оставаться к нему равнодушной было невозможно, и Кристине пришлось снова включиться в реальность.

Зрители аплодировали стоя, не щадя рук, громко кричали и восторженно свистели. И Кристина вдруг словно увидела арену со стороны: полная темнота под куполом шатра, беспощадный огонь в центре арены, достигший максимально возможного напряжения барабанный бой – и они с Фьором, целые и невредимые, медленно выходящие из самого эпицентра пламени. Это, должно быть, выглядело чертовски эффектно!

– Стоять сможешь? – услышала она тихий голос Фьора над ухом.

Кристина вздрогнула, перевела взгляд на фаерщика, увидела сначала так хорошо знакомые глаза, а потом и все лицо, на котором читалось тщательно скрываемое напряжение, – и остатки неестественного оцепенения, сковавшего ее, рассыпались.

– Да, – кивнула она и расцепила руки, которые, оказывается, все это время мертвой хваткой держались за шею фаерщика. – Я все испортила? – пробормотала она.

– Нет, все нормально, – скороговоркой ответил ей Фьор, отступил на пару шагов назад, широко развел в стороны руки с вспыхнувшим в ладонях пламенем и поклонился сначала Кристине, а потом и публике.

Зрители зааплодировали еще громче и разразилась еще более восторженными выкриками, хотя казалось, это просто невозможно.

Последовав примеру Фьора, Кристина тоже поклонилась. Вышло неловко и деревянно. Бросила взгляд на фаерщика. Что теперь? Им уже можно уходить с арены?

Фьор замер в напряженной позе, по вискам скатывались капли пота, взгляд застыл, будто погруженный в себя. Что-то было не так, только Кристина не понимала, что именно.

Нацепив на себя сияющую улыбку и изобразив пару простеньких оборотов, Кристина переместилась вплотную к Фьору.

– Что такое?

Фаерщик ответил ей загнанным взглядом.

– Я не могу… потушить… – сквозь сжатые зубы прошипел он.

– Черт! – выдохнула Кристина, продолжая скалить зубы в широкой улыбке. – И что делать?

– Не знаю!

Мысли закрутились в лихорадочной, испуганной круговерти. Что делать? Огонь в считаные минуты выйдет из-под контроля! Тем более все вокруг такое чертовски легко воспламеняющееся – и декорации, и ткань шатра, и деревянные скамейки для зрителей…

Какая-то темная часть Кристины, о существовании которой она и не подозревала, злорадно откомментировала: «Ну и пусть!» – с чувством низкого удовлетворения представив себе, как сгорает дотла проклятый черный цирковой шатер. Так Джордану и надо! Горевать из-за потери мрачного «Обскуриона» она точно не будет!

Но… она будет горевать о зрителях, которые тоже погибнут в огне. Город совсем недавно пережил страшную трагедию, ему совершенно точно не нужна еще одна. И потом, что будет со всеми ними, циркачами? Их представления должны отводить от края, возвращать жизнь, а не отнимать ее. За упущенных зрителей цирк безжалостно удалял своих. Что он сделает с ними, если зрители погибнут?

Пока Кристина лихорадочно вспоминала, видела ли она в цирке хоть один огнетушитель, Фьор упрямо выпятил подбородок и,