На ребёнка, впрочем, из всех встреченных в логове вампиров тянула только сама Маллори. Остальные выглядели постарше – в диапазоне от семнадцати до двадцати пяти лет; дикое племя беспризорников, не ведающее расчёсок и ножниц, поклоняющееся босоногому богу. Некоторые из них провожали Хорхе почтительными взглядами или даже кланялись, другие просто пялились из темноты и принюхивались. В основном они держались в отдалении, но самые наглые не стеснялись подходить вплотную и шагать параллельно с нами, а кое-кто даже пытался потрогать Дино или Гэбриэллу.

Ко мне же не лез никто.

«Я тебе уже говорил, что чудовища оценивают силу гораздо лучше людей».

А может, я просто невкусная?

«Вот только не повторяй мою ошибку и не произноси это вслух», – интригующе посоветовал Йен.

Естественно, у меня тут же страшно зачесался язык, но совершить роковую ошибку я просто не успела – мы вышли к массивной железной двери, чем-то неуловимо похожей на сейфовую. Маллори без труда распахнула её одним пальцем и кивком указала внутрь:

– Пусть гости пока спят здесь. Там есть вода, еда, кровати. Вечер утра мудренее.

Честно говоря, я немного растерялась.

– Мы же хотели всё обсудить?..

У Терновой Королевы сделалось такое особенное – задолбанное – выражение лица, которое очень странно было видеть у ребёнка.

– Ты, – она ткнула мне пальцем в живот, – слишком устала. Когда люди не спят, не едят и сильно беспокоятся – они умирают, это плохо. А ты вообще слишком вкусный, чтобы ходить свободно, – и она ущипнула Дино за бедро, и тот отскочил, ойкнув. – Мои дети славные, но дураков хватает. Вот сюда укусят… и сюда… и сюда…

Сдавшись под натиском щипков и тычков, бедный Дино первым прошмыгнул в комнату. Хорхе заглянул внутрь и щелчком пальцев зажёг пару факелов на стенах, потом удовлетворённо кивнул:

– Ты хорошо сохранила это место, Маллори. Спасибо, – а затем обернулся ко мне: – Я возьму переговоры на себя. Вы ведь доверяете мне, Урсула?

Вместо ответа я просто обняла его.

– Спасибо вам за всё, правда. И мы действительно вымотались.

– Тогда увидимся вечером, – улыбнулся он. – Там должна быть дверь в сад, пользуйтесь им без сомнений. Днём никто из вампиров туда не заглянет. Все фрукты и ягоды в нём съедобны. До заката вам хватит, чтобы перебиться, а там я что-нибудь придумаю.

Когда дверь закрылась, и снаружи заскрежетали засовы, Гэбриэлла пробормотала:

– Надеюсь, это он не только о жратве… И во что ты нас втравила, дорогуша?

Я тихонько сползла по стенке на пол; ноги разъезжались. Наверное, у меня действительно уже не осталось никаких сил, чтобы испытывать угрызения совести из-за того, сколько людей пострадало – и сколько ещё могло пострадать. Сейчас эти двое были рядом, целые и невредимые… Можно мне порадоваться хоть чуть-чуть?

– Хорошо, что вы живы, – пробормотала я, закрывая глаза. – Всё так сложно…

– Так чокнутая парочка в твоей голове сейчас слушает? Эй, Улла? – Гэб повысила голос.

Не то чтобы у меня было право винить её за это.

– Они всегда слушают. И смотрят. Уже лет пятнадцать, так что психовать как-то поздно.

Тётя дышала тяжело и прерывисто – то ли пыталась не заорать на меня, то ли сдерживала слёзы, а потом пнула собственную сумку и, впечатывая подошвы в пол, ушла.

– Тут несколько комнат, – Дино присел рядом со мной. – Не обращай внимания. Ей просто нужно время наедине с собой, чтобы примириться с ситуацией. Ты сама-то как?

Я съехала вбок и уткнулась виском ему в плечо.

– Не знаю. Живая.

– Тебе как-нибудь, ну…

– Ничего не надо, – заставила я себя разлепить глаза и улыбнуться. – Дино, иди спать.

Наверное, это убежище действительно было лучшим, на что мы могли сейчас рассчитывать. Шесть комнат только на первом ярусе – можно бродить целую неделю и не натыкаться друг на друга. Я выбрала ближайшую, даже не разглядывая её, наскоро ополоснулась в бассейне и забралась под одеяло.

Хотелось не просто отключиться, а исчезнуть – желательно навсегда.

Сначала мне снилась всякая бессвязная муть. Бег по лабиринту, чудовища, поезда, Хорхе в образе совы, удушающие ароматы цветов… Земля осыпалась под ногами, крошилась и обрушивалась в пропасть; дул сильный ветер, подхватывал меня и уносил прочь, в новое место, но и оно вскоре начинало разрушаться. А потом течение сна изменилось. Мы были в какой-то аудитории, целая толпа детей… нет, пожалуй, уже подростков, и постарше, и помладше; я видела руку с обломанными ногтями, вцепившуюся в бледно-розовые волосы и чувствовала запах крови, который становился всё сильнее, почти до тошноты…

«Нет, – пронеслось в голове. – Нет, нет, нет. Хватит. Не хочу. Не надо меня пугать. Я хочу знать твоё прошлое, но не такое».

Образ аудитории исчез, оставляя неприятный мутный след – как мел, стёртый тряпкой.

«Какая требовательная девочка, – шёпот ощущался как щекотка. – И чего же ты хочешь?»

А что ты прячешь, Йен?

«Урсула, не надо».

Ты ведь прячешь что-то, да? Покажи, Йен.

Что-то промелькнуло между нами, как вспышка молнии – запах роз, острое разочарование, белое-алое-белое… белое…

…он был в лаборатории.

Уже совсем взрослый, лет двадцать или чуть больше; рубашка слишком обтягивала плечи и казалась тесноватой. Длинные волосы скрепляла чёрная лента, неширокая и атласно блестящая, и сейчас он задумчиво накручивал её на палец, как локон.

– И что же ты здесь делаешь, Флёр? Дай-ка угадаю: решила завершить наши нежные отношения до срока и пришла за положенной наградой?

Молодая женщина у стола, заставленного колбами и приборами, тоже была мне знакома: каштановые локоны с крупным завитком, ясные голубые глаза, капризный рот… Та самая, из первого сна. Но сейчас она выглядела почти испуганно.

– У нас нет никаких отношений.

Пальцы замерли; лента выскользнула и сползла по плечу.

– Конечно, нет. Но это было та-а-ак удобно, что даже обидно прекращать. Знаешь, Флёр, твой брат, когда выпьет, рассказывает всё. Абсолютно всё… – он пересёк лабораторию и навис над женщиной – но только на мгновение, а затем потянулся дальше, к столу. – Мне даже стало совестно. Столь блестящая чародейка с безупречным будущим вынуждена мириться с дешёвкой вроде меня, и всё ради… вот этого, верно? – он отстранился и протянул ей колбу