Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что с тобой делать, ангел мой? Стреляешь ты только в тире, то есть никак. Приемами рукопашного боя не владеешь. Ты мне, дорогая, только обуза. Не сердись, но это так!
– Пусть обуза, но одного я тебя не отпущу, – заявила я решительно. – И не проси!
– Вот как женщины характер показывают. Сказала – как отрезала. И ничего не поделаешь… – сокрушенно сказал мой спутник. – Ладно, поедем вместе. Но если что, я тебе и себе никогда не прощу.
– Леш! – я подняла на него глаза. – Ну, если что – так вместе, вдвоем.
Он нахмурился:
– Надеюсь, что до «если что» – дело все-таки не дойдет. Очень надеюсь! Ладно, пошли, поучу стрелять немного.
– У тебя есть пистолет? – вскинулась я.
– Имеется. Я же боевой товарищ и без оружия не хожу.
Мы пошли в лес, который находился неподалеку. Я стреляла старательно, но все равно чаще мазала, чем попадала. Но, как ни странно, Алексей моими результатами остался доволен.
– Глаз меткий, – удовлетворенно сказал он, глядя, куда я попала. – Если рука не дрогнет…
– Не дрогнет, – пообещала я. – Даже не сомневайся.
В тот момент я себя ощущала невестой Зорро и Матой Хари в одном лице.
– Отлично. Теперь пора выезжать.
Мы взяли такси и через полчаса уже тормозили у невысокого домика, наполовину скрытого аккуратным дощатым забором. Вокруг царила тишина, и я осторожно толкнула Алексея в бок.
– Ты не ошибся? Здесь кто-то есть?
– Есть, я звонил. Позвоню на всякий случай еще раз. Вдруг дядя куда-то отлучился?
Он позвонил. Трубку сначала не брали, потом сняли. После краткого разговора Алексей кивнул головой.
– Сейчас откроет. Это у него меры предосторожности такие суровые, что вполне объяснимо, учитывая род его прошлой деятельности.
– А кем он был?
– Правой рукой Карася. Тот уже пять лет как преставился.
Дверь избы распахнулась, и к нам по тропинке зашагал плотный, среднего роста мужчина в черной кепке. Сначала я подумала, что ему лет сорок, но когда он подошел ближе, поняла, что ошиблась. Лицо незнакомца пересекали глубокие морщины, а на левой щеке был шрам. Выцветшие голубые глаза задержались на мне, потом он перевел взгляд на Алексея.
– Входите, – голос был по-молодому бодр и звучен.
Мы вошли в дом, комната, в которой мы оказались, была просторной, как будто бы ее забыли обставить мебелью или передумали. Пахло краской, как после ремонта. Мужчина взял стул и придвинул мне.
– Садись. Как звать?
– Настя.
– Настя, – покачал он головой. – Хорошее имя. И девушка хорошая. Везет же дураку. Прости господи!
– Это вы о ком? – вырвалось у меня.
– О муже твоем, об Андрюхе. О ком же еще. Ну, рассказывайте, ребятки, что там у вас за дело…
Мы пересказали ему нашу историю.
– Попала девчонка в переплет ни за что. Почему она должна за чужие грехи отвечать? Мы, конечно, могли бы и дальше скрываться. Только не порядок это. Поэтому и пришли к вам, Николай Степанович.
– Правильно сделали, – мужик стукнул ребром ладони, – разумный поступок. Одобряю. Значит, говоришь, Андрюша деньги стибрил наши? Можно поподробнее…
Я не сразу поняла, что «Андрюша» – это мой муж, и вопросительно посмотрела на Алексея. Он ободряюще улыбнулся мне.
– Да. Выходит так. По всем раскладам, деньги вашего общака у него, на них он и открыл свой первый бизнес. Потом женился на Марине. Это его первая жена.
– Знаю, – он кивнул головой. – Это моя дочь. Оторва была, прости господи! Я все отговаривал ее от этого шага. Но девка уперлась. Она у меня одна была. Мамаша умерла, когда Маришка была совсем маленькой. Вот я и маялся с ней. Сладу никакого не было. Поженились они, помыкались. Потом кому-то из них и пришла в голову мысль общак стырить. Стырили и уехали. Мы их долго искали, но не нашли. А они, оказывается, бизнесменами заделались… Вон оно как! Да и дочка сучкой оказалась! Хоть бы знак какой дала, мол, так, папка, и так, все в порядке. Я бы ее простил, а деньги наказал бы вернуть. Так-то оно! А теперь уже ничего не попишешь. Маринки нет, а этот подлец…
– Вообще мы пришли сказать, чтобы ваши ребята нас не преследовали больше.
– А вот это ты им и скажи… – ласково сказал Николай Степанович, как-то чересчур ласково, – может, и поверят…
У меня клацнули зубы. Дверь распахивается, и появляются уже знакомые мне Лещ, Ворона и двое незнакомых мужиков. Алексей вскакивает, и его голос звенит от возмущения:
– Вы же обещали…
– Молодой еще! – сокрушенно покачал головой Николай Степанович. – Обещанного, говорят, три года ждут. А мне тут твои упреки ни к чему. Девушка у тебя молодая, красивая, личико портить ей бы не хотелось, так что засунь свой язык в одно место и помалкивай.
У Алексея ходят желваки. Я чувствую, что ему хочется сказать что-то резкое, но он смотрит на меня и молчит. Он боится за меня, он был прав, когда хотел оставить меня дома. Я его не послушалась. Вот и вляпалась. А с другой стороны, может быть, так и лучше… Вместе так вместе! Эта мысль придает мне силы, и я улыбаюсь Алексею.
– Ишь ты. Еще зубы скалит, – Лещ подошел ко мне и взял рукой за подбородок. – Сучка!
– Отвали! – рыкнул старый бандит. – Отойди и остынь. Тут дела поважнее есть, чем с бабой разбираться. Сейчас это для нас не главное…
На лбу Леща пролегла вертикальная складка. Он послушно отошел, но перед этим зло сверкнул на меня глазами.
– Не за тем я вас сюда вызвал… Андрюха-то, язви твою мать, что сказал-то?
Бандиты переминались с ноги на ногу.
– Ну! – крикнул Степаныч. – Не томите.
– Он… это… – незнакомый бандюган с рассеченной правой бровью сплюнул на пол.
– Не плюйся!
– Он ничего не сказал…
А я похолодела, услышав, что об Александре, то бишь Андрее Норкине, говорят в прошедшем времени. Неужели его уже нет в живых?
– Точно?
– Ну, да! Сказал, что ничего у него нет.
– Хорошо спрашивали? – тихий голос Николая Степановича в тишине звучит особенно зловеще…
Бандит осклабился.
– Естественно. Все по правилам.
А по моей спине проходит дрожь: я представляю себе, что значат эти «правила». Какой бы скотиной ни был мой бывший муж, надеюсь, что все-таки он мучился недолго…
– И результата никакого?
– Нет, говорит, что не знает, где деньги.
– Плохо, – сокрушенно качает головой Степанович. – Очень плохо. Получается, что деньги у вас, голубки. Больше не у кого. Так что сказочки вы мне тут сладкие не рассказывайте, а говорите все как есть… иначе смерть вам слаще пирожного крем-брюле покажется. Я в эти игры страсть как играть не люблю. Да и о девчонке своей подумай. Ей-то за что страдать? Порешу ведь, но перед этим по кругу в расход пущу. Парни у меня молодые, горячие, так что, сам посуди, каково тебе будет. А ей-то?