— Мне очень жаль, Чарльз. Я говорю это не только от имени правительства, но и от себя лично.

— Благодарю, Али. Когда вы сообщили, что самолет обнаружен, у меня появилась надежда. — Он кивнул на иллюминатор. — Но теперь…

Он осекся: что тут добавить?

Их ЕС-155 французской сборки опустился рядом с ничем не примечательным военным вертолетом. Винт продолжал крутиться, а молчаливый телохранитель Гами по имени Мансур, огромный детина, голова которого, казалось, росла непосредственно из плеч, распахнул дверцу. Гами выпрыгнул наружу, не обращая внимания на не осевшую еще пыль. Степенный Мун последовал за ним.

Оба зашагали к месту катастрофы. Мун сразу вспотел, а вот ливийскому министру, как и его телохранителю, палящее солнце было нипочем. Внезапный порыв ветра принес запах горелого пластика и авиационного бензина.

По мнению американца, с земли место падения «боинга» смотрелось еще ужаснее, чем с воздуха, — конечно, из-за пожара. Добравшись до линии оцепления, они стали ждать руководителя группы экспертов. Тот медленно ходил меж обломков, то и дело щелкая цифровым фотоаппаратом, а его напарник снимал все на камеру. Наконец он заметил важных гостей, что-то бросил человеку с камерой и направился к Муну и Гами. Опущенные уголки рта придавали его длинному лицу мрачный вид.

— Посол Мун? — прокричал он издалека.

— Да, я Чарльз Мун. А это министр иностранных дел Ливии Али Гами.

Они обменялись рукопожатием.

— Дэвид Джуисон.

Мун заметил: услышав имя эксперта, Гами чуть заметно поморщился.

— Что-нибудь выяснили? — начал разговор посол.

Джуисон быстро обернулся и снова посмотрел на Муна.

— Нас явно опередили.

— Что-что? — встрепенулся Гами.

Мун понимал: ситуация наверняка повлияет на отношения между Ливией и США, а также другими западными странами, даже после подписания Триполийских соглашений. Заявление Джуисона ставило Гами и правительство страны в сложное положение. Если имела место фальсификация следов катастрофы, тут и до обвинения в сокрытии улик рукой подать.

— По-видимому, на месте аварии побывали бедуины. Они оставили множество следов, кострища, обычный для кочевников мусор и даже труп верблюда Здешний специалист говорит, что верблюд, судя по зубам, был совсем старый — его пристрелили за ненадобностью. Часть обломков бедуины передвинули; часть, вероятно, забрали с собой. Останки пассажиров тоже забрали. Насколько мне известно, у мусульман принято хоронить в течение суток после смерти, и ливийский коллега подтверждает, что бедуины наверняка предали погибших земле. Не вижу повода сомневаться в его выводах, хотя для полной уверенности нужно подождать, пока прибудут специально обученные собаки.

— Что случилось с самолетом? У вас есть версии?

— Пока мы склоняемся к выводу, что во время полета произошло повреждение хвостовой части. Здесь ее нет, поэтому причин мы не знаем. Через пару минут вертолет отправится осмотреть предполагаемый маршрут «боинга». В результате этого повреждения могла произойти утечка гидравлической жидкости, а также отказ рулей направления и высоты. Без гидравлики могли также отказать закрылки, элероны, предкрылки и спойлеры. В этом случае управлять самолетом стало бы очень сложно, если вообще реально.

— Есть ли информация о том, почему случилось повреждение хвостовой секции? — спросил Гами.

— Пока нет, — отозвался Джуисон. — Сначала нужно ее найти.

— А если не найдете? — спросил Мун, расставляя хитрую ловушку: ему хотелось последить за реакцией Гами. Да, ливиец ему нравился, но работа есть работа.

— Тогда в официальном заключении будет указано «причина не установлена». Если, конечно, не обнаружим других следов.

— Чарльз, обещаю, мы найдем хвостовую секцию! — заверил Гами. — Причина трагедии будет установлена.

— Простите, господин министр, — вмешался Джуисон, — но такое обещание не всегда удается сдержать. Я восемнадцать лет занимаюсь расследованием авиакатастроф и повидал много разных случаев. Помните, как самолет взорвался в воздухе и его пришлось поднимать со дна у побережья Лонг-Айленда? Так вот, здесь все гораздо сложнее. Непонятно, что считать следами катастрофы, а что — делом рук ваших людей. — В ответ на протестующий жест Гами Джуисон поправился: — То есть бедуинов. Я имел в виду, что они ливийцы, значит, ваши люди.

— Бедуинам чужд институт гражданства. Они дети пустыни.

— В любом случае, здесь они все сильно запутали. Я даже не уверен, что, обнаружив хвост самолета, мы сумеем точно определить причину аварии.

Гами выдержал долгий взгляд эксперта.

— Господин посол и другие официальные лица заверили меня, что вы, мистер Джуисон, лучший эксперт в мире. Они убеждены: вы найдете разгадку. Не сомневаюсь, вы со всей ответственностью подходите к расследованию каждого инцидента, однако выражаю надежду, что вам ясна тяжесть сложившейся ситуации.

Джуисон переводил взгляд с Муна на Гами. Он понял: в этом деле политика значит ничуть не меньше криминалистики, и оттого выглядел еще печальнее, чем в начале разговора.

— Когда начинается конференция? — уточнил он.

— Через сорок восемь часов.

Эксперт обреченно покачал головой.

— Если отыщем хвост и если бедуины ничего с ним не сделали, я постараюсь подготовить к этому времени предварительный отчет.

Гами протянул ему руку.

— О большем мы и не просим.

На «Орегоне» объявили режим тишины и приняли все возможные меры предосторожности: даже нос корабля старались держать против ветра, чтобы волны не плескались о борт. На расстоянии тридцати миль корабль окружало кольцо специальных датчиков, которые в пассивном режиме поглощают сигналы радаров и по шифрованным каналам передают данные бортовому компьютеру. Они вычислят любое судно, поэтому включать антирадарную установку не требовалось. Приблизься кто-нибудь к «Орегону», навигационная система малым ходом отвела бы корабль в сторону — для этого припасли серебряно-цинковые аккумуляторы, при работе от которых судно движется почти неслышно. На корпусе и надстройке имелось противорадиолокационное покрытие, поэтому обнаружить «Орегон» можно было лишь визуально.

Пассивный гидролокатор кругового обзора под килем засечет любой подводный объект. Специальная система перехватывает электронные сигналы и радиопереговоры судов, самолетов и береговых станций. Кабрильо проектировал «Орегон» именно для операций, в которых нужно залечь и не высовываться или, как говаривал Марк Мерфи, «сидеть и бдеть». Невидимый корабль мог днями, а то и неделями скрываться под носом у противника и собирать данные о передислокации флота, записывать переговоры и выполнять другие задачи.

Когда Фиделю Кастро из-за болезни пришлось передать власть брату Раулю, «Орегон» двадцать восемь дней прятался у побережья Кубы, прослушивая все разговоры в убежище диктатора. Благодаря корпорации американская разведка постоянно была в курсе происходящего и получила бесценную информацию о скрытых механизмах власти на острове.