Советские войска на Дальнем Востоке и в Сибири оставались грозной силой, способной дать решительный отпор японским войскам. Японское командование помнило сокрушительное поражение на Халхин-Голе, когда императорская армия на собственном опыте испытала военную мощь Советского Союза. Германский посол в Токио Отт доносил Риббентропу, что на решение Японии о вступлении в войну против СССР оказывают влияние «воспоминания о номонханских (халхин-гольских) событиях, которые до сих пор живы в памяти Квантунской армии»{292}.

В Токио понимали, что одно дело нанести удар в спину терпящему поражение противнику и совсем другое — вступить в сражение с подготовленной к современной войне регулярной армией такого мощного государства, как Советский Союз. Оценивая группировку советских войск на Дальнем Востоке, газета «Хоти» подчеркивала в номере от 29 сентября 1941 г.: «Эти войска остаются совершенно безупречными как в смысле обеспечения их новейшим вооружением, так и в смысле великолепной подготовки». 4 сентября 1941 г. другая газета, «Мияко», писала: «Дело еще не дошло до фатального удара по армии Советского Союза. Поэтому нельзя считать безосновательным вывод о том, что Советский Союз — силен».

Обещание Гитлера захватить Москву с задержкой лишь на три недели осталось невыполненным, что не позволяло японскому руководству начать в запланированные сроки военные действия против Советского Союза. Накануне намеченной даты начала войны, 28 августа, в «Секретный дневник войны» была внесена полная пессимизма запись: «Даже Гитлер ошибается в оценке Советского Союза. Поэтому что уж говорить о нашем разведуправлении. Война Германии продолжится до конца года… Каково же будущее Империи? Перспективы мрачные. Поистине будущее не угадаешь…» 3 сентября на заседании координационного совета правительства и императорской ставки участники совещания пришли к выводу, что «поскольку Япония не сможет развернуть крупномасштабные операции на севере до февраля, необходимо за это время быстро осуществить операции на юге»{293}.

Имея опыт интервенции на территории Дальнего Востока и в Сибири в 1918—1922 гг., когда не подготовленные к ведению войны в сложных условиях сибирской зимы японские войска несли большие потери и не могли проводить крупные наступательные операции, командование японской армии во всех планах и вооруженных провокациях исходило из необходимости избегать военных действий против СССР зимой. Посол Японии в Берлине Осима разъяснял гитлеровскому руководству, которое все более настойчиво требовало начать войну Японии против СССР: «В это время года (имелись в виду осень и зима. — А.К.) военные действия против Советского Союза можно предпринять лишь в небольших масштабах. Вероятно, будет не слишком трудно занять северную (русскую) часть острова Сахалин. Ввиду того, что советские войска понесли большие потери в боях с немецкими войсками, их, вероятно, также можно оттеснить от границы. Однако нападение на Владивосток, а также любое продвижение в направлении озера Байкал в это время года невозможно, и придется из-за сложившихся обстоятельств отложить это до весны»{294}.

В документе «Программа осуществления государственной политики Империи», принятом 6 сентября на совещании в присутствии императора, было решено продолжить захваты колониальных владений западных держав на юге, не останавливаясь перед войной с США, Великобританией и Голландией, для чего к концу октября закончить все военные приготовления. Участники совещания высказали единодушное мнение о том, что для выступления против американцев и англичан «лучший момент никогда не наступит»{295}.

14 сентября Зорге сообщил в Москву: «По данным источника Инвеста, японское правительство решило в текущем году не выступать против СССР, однако вооруженные силы будут оставлены в МЧГ (Маньчжоу-Го. — А.К.) на случай выступления весной будущего года в случае поражения СССР к тому времени»{296}. И это была точная информация.

Итак, подготовленное японское нападение на СССР не состоялось не в результате соблюдения Японией пакта о нейтралитете, а вследствие провала германского плана «молниеносной войны» и сохранения надежной обороноспособности СССР в восточных районах страны.

Заключая в апреле 1941 г. пакт о нейтралитете с Японией, Сталин стремился в первую очередь избежать одновременной войны на два фронта — против Германии и Японии. Это понимали в США. Американский посол в Москве Л. Штейнгардт отмечал: «Тем, кто утверждает, что советско-японский пакт представляет угрозу для Соединенных Штатов, я отвечаю, что Советский Союз имеет опасного соседа на Западе и заинтересован в обеспечении мира на Востоке. Я сам поступил бы точно так же на месте Советского правительства»{297}.

Конечно же, заключая пакт с Японией, Сталин хорошо знал об американо-японских противоречиях и о наличии у японского правительства наряду с «северным» (против СССР) также и «южного» варианта распространения агрессии. Понимал он и то, что советско-японский пакт о нейтралитете позволит Японии проводить операции на юге с большей свободой рук, не испытывая давления со стороны «севера», то есть Советского Союза. Но это не означало, что Москва была заинтересована в большой японо-американской войне. СССР было выгоднее, если бы США всеми своими силами вступили в войну не в Азии, а в Европе, против Германии. В этом случае Германия едва ли осмелилась бы открыть второй фронт и на Востоке — против СССР.

22 июня 1941 г. гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Позицию американских правоконсервативных политиков выразил тогдашний сенатор, а позднее президент США Г. Трумэн, заявив: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии и, таким образом, пусть они убивают как можно больше»{298}. Однако президент Рузвельт не разделял столь беспринципную и циничную позицию. Накануне германского нападения на СССР Рузвельт сообщил премьер-министру Великобритании У. Черчиллю, что, если немцы нападут на Россию, он немедленно публично поддержит «любые заявления, которые может сделать премьер-министр (Черчилль), приветствуя Россию как союзника»{299}.

Вечером 22 июня Черчилль, выступая по радио, сказал: «За последние двадцать пять лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я». Однако далее он заявил, что, уничтожив русскую державу, агрессор бросит все свои силы против Великобритании. Поэтому английское правительство окажет России и русскому народу «всю ту помощь, которая в наших силах»{300}. Аналогичную позицию занял и президент США. 24 июня он заявил о желании США «предоставить Советскому Союзу помощь, на которую они способны»{301}.