Я отперла дверь, молясь о покое, но, переступив порог и набрав код сигнализации, я буквально утонула в звуках гитары. Похоже, Джей и Бекки не спали. Поднимаясь по лестнице, я думала, каково мне теперь будет общаться с друзьями. Телепатия не слишком удобна для повседневной жизни.

Я остановилась у приоткрытой двери, ведущей в комнаты Романа. Джей мурлыкал, подыгрывая себе на гитаре. Я только что слышала эту композицию по радио. В исполнении Джея, без сопровождения группы, она казалась мне еще печальнее, чем когда ее пела Фиона.

Я птицей взмою в небо на заре,

Я рыбой опущусь к морскому дну.

Что толку? Сердце истекает кровью.

Сражен навек твоею нелюбовью.

Мои глаза защипало от слез, и меня неудержимо повлекло к этой музыке. В ней чувствовалось то же скорбное притяжение, что и в песне ветра. Я осторожно заглянула в отцовскую гостиную. Джей в одиночестве сидел на диване. Он был в джинсах и футболке. Длинные волнистые волосы прилипли ко лбу и шее — наверное, парень не пришел в себя после концерта. Закрыв глаза, Джей перешел к припеву:

Трубадуры песни сочиняли, чтоб сердца разбитые унять,

Чтоб про боль любви неразделенной недоступным дамам рассказать.

Но слова — не мост от сердца к сердцу, душу не залечат нипочем.

И бреду я под дождем унылым в горьком одиночестве своем.

И вдруг передо мной пронеслись картины… «Образы из его сознания», — догадалась я. Бекки права. Джей был по уши влюблен в меня. Меня действительно тронуло то, что Джей представлял меня в самые счастливые дни моей жизни… в те короткие глупые мгновения, о которых я почти забыла. Ну, например, как мы однажды пропустили занятия в школе и уехали на метро на Брайтон-Бич. Мы прогуливались по дощатому настилу на пляже и придумывали замысловатые истории про русские парочки, сидящие в шезлонгах и подставляющие лица тусклому зимнему солнцу. А еще — как по вечерам мы прочесывали магазины, где продавались старые пластинки, в поисках редких записей. Потом летними ночами мы вытаскивали на крышу проигрыватель, включали его в удлинитель и слушали джаз. И еще — как по ночам мы смотрели повторы скетчей «Монти Пайтон», и однажды я так хохотала над сюжетом об испанской инквизиции, что захлебнулась молоком, и оно потекло у меня из носа. «Надо же! — изумилась я. — Джей любовно хранит воспоминания и об этом. Что за ерунда!»

Видимо, я дала о себе знать, потому что Джей открыл глаза. В первый момент мое появление его даже не удивило, но спустя секунду он вытаращил глаза и выронил гитарный медиатор.

— Ой, — смущенно пробормотал он. — Ты очень тихо вошла.

— Не хотела тебе мешать, — сказала я и присела на край дивана. — А где Бекки?

— Они с Фионой вернулись в Вильямсбург.

— Вам не обязательно у меня дежурить. Грабителей поймали.

— Я могу убраться отсюда.

— Нет! Прости, Джей. Живи здесь сколько хочешь. Ты — мой лучший друг… — Я заметила, как он поморщился при слове «друг». — Джей…

Он прервал меня, и я было обрадовалась, поскольку и понятия не имела, как продолжить разговор.

— Если честно, Гарет, я хотел попросить тебя об одолжении.

— Да? — пробормотала я, морально готовясь к признанию в вечной любви.

— Не мог бы я задержаться у тебя подольше? В смысле, после того, как твоего отца выпишут из больницы. Буду спать на диване и присматривать за ним. Варить ему суп и всякое такое.

— Конечно, Джей. Но в чем причина?

Ответ стал мне ясен раньше, чем Джей его озвучил. Я мысленно увидела всю сцену целиком — ссору с Бекки, Фионой и продюсером звукозаписывающей студии. Бекки обозвала Джея ретроградом из шестидесятых, Фиона посоветовала парню повзрослеть. Продюсер снисходительно улыбнулся и сказал: «Ступайте домой и обдумайте мое предложение на досуге, молодой человек. Утро вечера мудренее». Когда Джей покидал клуб, за столиком раздался взрыв смеха.

— Мне там не место, — вздохнул Джей, взяв аккорд на гитаре. — Странно… неужели в нашей команде я стану Стюартом Сатклиффом?

Я поежилась при упоминании о пятом «Битле», умершем от кровоизлияния в мозг вскоре после ухода из группы.

— Джей, — выдавила я и похлопала его по руке. — Сейчас плохое время. Все очень… напряженно. Тебе стоит немножко переждать…

— Верно. Времени у меня теперь навалом.

Джей отважно улыбнулся мне, и мое сердце едва не разорвалось. Я прочитала его мысль: «Больше у меня ничего нет».

Я еле-еле дотащилась до своей комнаты, но понимала, что уснуть не смогу. Закрывая глаза, я видела иссушенные тела световых сильфов — или грустное лицо Джея. Я села к верстаку и рассеянно подумала — не заняться ли слепками для медальонов? У меня накопилось несколько просроченных заказов. Но я вспомнила, что случилось в последний раз, когда я, будучи усталой, захотела поработать с паяльником. Поэтому я откинулась на спинку стула, запрокинула голову… и передо мной предстало заколоченное Бекки окно. Края фанеры уже отошли от рамы. «С простой починкой я справлюсь, — решила я. — Вряд ли я сильно ударю себя молотком».

Я залезла на верстак и потянулась к куску фанеры, но лишь встав на цыпочки смогла прикоснуться к нему кончиками пальцев. А ведь к потолку подобралась Бекки, которая на семь футов ниже меня ростом! Наверное, она пошла по пути грабителей — и нашим стопам. Когда мы в школьные годы хотели выбраться на крышу, то сперва забирались на металлический стеллаж. Я спрыгнула с верстака и начала подниматься по полкам, как по ступеням. Интересно, намного ли я стала тяжелее, чем была в старших классах? Но с другой стороны, от веса бандитов стеллаж не сломался. К тому же я недавно летала над Манхэттеном. Чего мне бояться?

На верхней полке я обнаружила молоток. Полагаю, здесь его оставила Бекки. И я приступила к работе — начала вытаскивать расшатавшиеся гвозди. Они со звоном попадали на стальную поверхность верстака. Я взяла кусок фанеры, положила его возле себя. Через открытое окно хлынул поток холодного воздуха. Надо мной темнело ночное небо, усыпанное звездами. Бесчисленные бриллианты на черном бархате… Они всегда так ярко горели над городом или мне помогло «волшебное зрение»?

Напрочь отказавшись от мысли о том, чтобы заново заколотить окно фанерой, я забралась на самый верх стеллажа. Потом уцепилась за края проема и вылезла на крышу. К счастью, Бекки убрала осколки стекла. Здесь я не бывала с тех самых пор, когда мы с Джеем слушали джазовые пластинки и пили бурбон, похищенный из бара Романа. Я успела забыть, какой чудесный вид открывается отсюда. Как же здорово стоять посреди водонапорных баков и любоваться садиками соседних домов! Мир нью-йоркских крыш, как и подземный мир труб и туннелей, всегда являлся для меня тайным царством. И я не ошиблась! В подземельях собирались на совет фейри с гоблинами, а над городом парили духи и сильфы.

Я смотрела на звезды до тех пор, пока мне не стало казаться, что они превращаются в огромные огненные шары. Я прищурилась — и небо напомнило мне картину Ван Гога «Звездная ночь». Теперь я поняла слова Уилла Хьюза о безумии художника. Но бывают судьбы и пострашнее. Я зажмурилась и развела руки в стороны. Ощутила дуновение ветра. Я вновь услышала его песню, а вместе с ней — миллионы голосов города. Но я желала уловить только один-единственный. Могла ли я призвать его к себе?