— Как может бедный раб отказать жене фараона? Я готов подчиниться приказу моей новой госпожи! — заорал я во всю силу своих легких. Я надеялся, что голос мой прозвучал мужественно, а не визгливо, как мне самому показалось.

— Иди сюда, раб! — приказала моя новая госпожа — Займи место позади меня.

Когда я взобрался на помост, мне пришлось пройти рядом с вельможей Интефом. Его белые поджатые губы едва шевельнулись, и он произнес так, что я один услышал:

— Прощай, мой милый, ты уже мертвец.

Я содрогнулся, словно ядовитая кобра пересекла мою тропу, и поспешил занять место в свите своей госпожи, как будто и в самом деле верил, что под ее защитой я буду в безопасности.

Я ОСТАВАЛСЯ рядом с Лострой в течение всей свадебной церемонии и прислуживал ей на пиру, постоянно витая у ее плеча и стараясь заставить съесть хоть немного мяса или лакомств, разложенных перед ней. Она была так худа и бледна, что я понял: ничего не ела за последние два дня — с самой помолвки и осуждения Тана. В конце концов я уговорил ее выпить немного разбавленного вина, но это было все, что она согласилась принять. Фараон увидел, как она пьет, и решил, что за его здоровье. Он поднял свою золотую чашу и улыбнулся ей, возвращая здравицу. Гости свадьбы приветствовали новобрачных веселыми криками.

— Таита, — прошептала она, как только великий визирь отвлек на мгновение внимание царя, — боюсь, меня сейчас вырвет. Я больше не могу здесь оставаться. Пожалуйста, отведи меня в мои покои.

Это было дерзостью и пахло скандалом, и если бы мне не пришло в голову взять на себя роль врача, я бы не смог сделать этого. Однако мне удалось проползти на коленях к царю и шепнуть ему о просьбе госпожи, не привлекая излишнего внимания гостей, большая часть которых уже успела изрядно хлебнуть вина.

Когда я узнал фараона получше, то понял, что он человек добрый и тогда в первый раз доказал это. Выслушал мои объяснения, хлопнул в ладоши и обратился к гостям:

— А теперь моя невеста отправится к себе, чтобы приготовиться к предстоящей ночи, — сказал он, и гости, осклабясь, приветствовали это объявление веселыми замечаниями и криками.

Я помог госпоже подняться, но она сама поклонилась царю и покинула трапезную. В своей спальне вытошнила вино в чашу, которую я подержал для нее, и упала на кровать. Кроме вина, в желудке у нее ничего не было, и это подтвердило мои подозрения. Она действительно голодала последние два дня.

— Я не хочу жить без Тана. — Голос был слаб, но я хорошо знал ее и понял, что воля, как обычно, сильна.

— Тан жив, — я попытался утешить. — Он силен и молод и проживет еще лет пятьдесят. Он любит тебя и обещает ждать тебя до окончания века. Царь — человек немолодой. Не будет жить вечно.

Она села на мягком покрывале из меха, и в голосе зазвучала суровая решимость:

— Я — женщина Тана, и никакой другой мужчина не получит меня. Я скорее умру.

— Все мы в конце концов умрем, госпожа. — Если бы мне удалось отвлечь ее от этих мыслей в первые дни замужества, я бы вывел ее из этого состояния. Но она слишком хорошо понимала меня.

— Я знаю, что ты задумал, но все твое красноречие не поможет тебе сейчас. Я собираюсь убить себя. Я приказываю тебе приготовить мне яд. Я выпью его сегодня.

— Госпожа, я не знаю, как готовить яды. — Попытка эта была бессмысленной, и она без всяких усилий сломила мое сопротивление.

— Я много раз видела, как ты давал яд страдающим животным. Разве не помнишь свою старую собаку, которая мучилась от нарывов в ушах, или свою любимую газель, искалеченную леопардом? Ты говорил мне, что яд этот действует без боли и смерть будет подобна сну. А теперь я хочу уснуть. Я хочу, чтобы меня забальзамировали, тогда я отправлюсь в иной мир и буду ждать Тана.

Я попытался переубедить ее:

— А как же я, госпожа? Ты только сегодня стала моей госпожой. Как можешь бросить меня? Что со мной станет? Пожалей меня! — Я видел, что она колеблется, и решил, что убедил ее, но она упрямо выдвинула челюсть вперед.

— С тобой все будет в порядке, с тобой всегда все будет в порядке. Отец с удовольствием возьмет тебя к себе после моей смерти.

— Пожалуйста, маленькая моя. — Я заговорил с ней, как с ребенком, пытаясь в последний раз уговорить. — Давай поговорим об этом утром. При солнечном свете все будет выглядеть иначе.

— Все будет так же, — возразила она. — Я буду разлучена с Таном, и этот сморщенный старик захочет, чтобы я легла с ним в постель и занималась ужасными вещами. — Лостра заговорила громко, и теперь остальные жители царского гарема могли услышать каждое слово. К счастью, большая их половина еще не вернулась со свадебного пира, но я задрожал от страха, подумав, как отнесется к этим словам фараон, если ему передадут их.

В ее голосе появились резкие истерические нотки.

— Смешай мне яд сейчас же, на моих глазах, я приказываю тебе. Как смеешь ты ослушаться меня! — Голос прозвучал так громко, что стража у ворот женской половины могла услышать его, и я не осмелился спорить с ней дальше.

— Хорошо, моя госпожа. Я сделаю это. Я должен принести сундучок с лекарствами из своих покоев.

Когда я вернулся с сундучком под мышкой, она ходила по комнате взад и вперед, а глаза горели на бледном горестном лице.

— Я слежу за тобой. Не пытайся перехитрить меня, — сказала она и стала смотреть, как я готовлю зелье. Я насыпал порошка из алой стеклянной бутылочки. Я предупреждал раньше, что содержимое ее смертельно.

Когда я вручил ей чашу с ядом, в глазах у нее не было страха, и она задержалась, только чтобы поцеловать меня в щеку.

— Ты был мне одновременно и отцом, и любящим братом. Я благодарю тебя за твою последнюю услугу. Я люблю тебя, Таита, мне будет не хватать тебя.

Подняла чашу обеими руками, как будто пила за мое здоровье, а не принимала смертельный яд.

— Тан, милый, — заговорила, подняв чашу, — они никогда не заберут меня у тебя. Мы снова встретимся с тобой на дальнем берегу. — Осушила чашу одним глотком и бросила на пол, где та разлетелась на кусочки. Наконец со вздохом опустилась на кровать.

— Подойди, сядь рядом со мной. Я боюсь остаться одна в момент смерти.

Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать:

— Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. — Потом глаза закрылись.

Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня.