— Грош. — Я положил золотую монету на край стола. — Но если мне не понравятся твои ответы, я заберу его обратно.

Он не притронулся к плате, только кивнул:

— Заметано. Ну так вот… Табор пришел сюда в конце декабря, сразу после Рождества. Оставались почти месяц. Манчи решил, что здесь неплохое место, раз Жиротинец их не гонит. Вели себя… — Иржик почесал небритую щеку. — Как цыгане. Кое-что украли, кое-кого надули. Но все по мелочи да тихонько. Барон им бузить запретил, рассчитывал здесь зиму переждать. Так что коней не воровали, к местным не цеплялись и в карты если и дурили, то самую малость. А потом как-то ночью взяли и снялись. Ушли в метель, только их и видели. Стало быть, Манчи не захотел весны ждать.

Осведомитель уставился на меня, ожидая вопросов.

— Что насчет колдовства?

— Говорю же — тихо вели себя. Если бабы и делали какие-то наговоры, то слабые, внимания не привлекающие. Моих начальников такая ерунда не волнует. Но среди табора колдуны имелись. Сам Манчи, его племянник и жена кузнеца ихнего.

— Этот Манчи — худощавый, с черными бакенбардами, цветная косынка, вышитый родовой пояс, хорошо обращается с ножом?

— Нет. Манчи седой, и нож в руках тяжело ему уже держать — суставы больные. Походу, ты о его племяннике, Грофо Манчи, говоришь. Что? Набузил?

— Вроде того.

— Не удивлен. Грофо — злобная тварь. Такой и родного дядю убьет, лишь бы выгода была.

— Поподробнее о нем.

— Можно и подробнее. В таборе не все его любили. Жену он свою бил, бабам другим проходу не давал. Старших не уважал. На ножи его звать боялись, боец он отменный. В общем, паршивая овца в чуть менее паршивом стаде. Любил хорошо одеться, гульнугь, к шлюхам городским заглянуть. Пожалуй, он единственный, кто часто ходил в город.

— Где сидел?

— В борделе «Два перышка» и кабаке «Под уткой», что на Старомясницкой. Но не чудил.

— С кем-нибудь часто общался?

— С парой шлюх. Нужны имена? Марта и Лисица.

— А кроме шлюх?

— Нет. Не припомню такого. Бывали случайные знакомства в кабаках. Но дважды с одним и тем же — я не видал.

— А что-нибудь странное было? В таборе или в поведении этого Грофо?

И снова мне не понравился его взгляд.

— Смотря что называть странным. Для кого-то штаны надевать через голову странно, а для кого и обычное дело. Меня кой-чего смутило, а вот тех, кто мне платит, — нет. Дней за пять до того, как они свалили в метель, только их и видели, в таборе стало происходить что-то непонятное. — Он провел языком по потрескавшимся губам. — Когда долго наблюдаешь за людьми, волей-неволей замечаешь, что они делают. Привыкаешь к определенному порядку вещей.

— Например?

— Каждое утро жена целует мужа в щеку. Кузнец, прежде чем начать работу, бросает в горн какую-то ерунду. Мальчишки к полудню собираются у таборитского шеста, чтобы посмотреть, как меняют караул стражников возле Епископской башни. Молодые, которые только и делают, что бегают в дальний фургон. Старик, который обязательно поплюет через плечо, прежде чем начать поить лошадей. Старуха, которую сын каждый день выносит из шатра, чтобы она побыла на свежем воздухе.

— Этот порядок изменился?

— А то! Со стороны все как обычно, табор жил своей жизнью — ругались, мирились, ели, спали, дрались и прочая. Вот только мелкие детали внезапно исчезли. Точно дьявол украл их у этих людей.

Я понимал, о чем он говорит. Именно в этот момент начали появляться темные души, прячущиеся в телах цыган. Они копировали поведение хозяев, но забывали о мелочах. Скорее всего, чуть ранее цыган раздобыл темный кинжал и начал создавать себе рабов.

— А теперь напрягись и вспомни. За день, ну, может, несколько дней до появления странностей Грофо с кем-нибудь говорил?

— Конечно. С разными людьми, — равнодушно ответил тот. — С одним, другим, третьим, десятым. Я не Господь, чтобы следить за ним круглосуточно, страж.

— Но некоторых ведь ты видел.

— Видел, — не стал спорить он.

— Они ему что-нибудь передавали?

Его глаза прищурились, и я понял, что попал в цель. В то самое, черт побери, яблочко, что заставило меня прийти в Моров.

— Ты о кинжале с черным камнем на рукоятке?

Я едва не пустился в пляс.

— Да.

— Он его купил.

— У кого?

— Ха! — Его сиплый голос резанул по ушам. — Вот мы и дошли до того момента, когда вновь следует заплатить.

— Сколько?

— Меня не интересуют деньги. Вывези мою семью из города, и я назову тебе имя продавца.

— Я не господь, — повторил я его слова. — И даже не архангел. Никто не распахнет передо мной ворота. Не в моих силах вывести кого-то из города.

— Это как сказать. Выход есть.

— Ты умеешь колдовать, и мы улетим на метле? Как пташки? — хмуро спросил я.

— Скорее уползем, как кроты. Спастись из города можно под землей.

Про себя я выругался. Черт дери эти подземелья! Я только что вылез из одного и совершенно не горел желанием лезть в другое!

— Ты знаешь секретный ход?

— Разумеется, секретный. Иначе бы через него давно сбежал весь город. Или, наоборот, кое-кто проник в Моров, — весело усмехнулся он. — О нем не знает никто, кроме моей семьи. Ни князь, ни военные. Только я да моя жена.

Звучало это все как-то натянуто.

— Только не говори, что ты за месяц прокопал под стенами дорогу, которую не смогли бы осилить и саперы Горловица.

— Не скажу.

— Откуда же ты узнал об этом пути?

— Какая разница?

— Большая, если ждешь моей помощи.

Он неохотно ответил:

— Мой прадед занимался тем, что рыл в городе колодцы. Он да двое его приятелей как-то копали один такой на заднем дворе одного купца. Прорыли ярда четыре, стали выбирать камни и угодили в пещеру. Один из подземных ручьев, питающих Будовицу, проложил себе русло в мягкой породе.

— И выход притока в реку не виден? Почему его до сих пор не нашли?

— Он под высоким берегом в четверти лиги от города. Там широкий козырек, даже с воды его заметить непросто, особенно если не знаешь, что ищешь.

Это звучало гораздо более правдоподобно, но меня все равно что-то смущало. И он продолжил:

— Троица работников смекнула, что нашла золотую жилу. Они завладели бесценной информацией о том, как можно пролезть на склады и поживиться тем, что плохо лежит. Но сперва решили проверить, что к чему, полезли вниз. Связали несколько досок, худо-бедно получили плот. В общем, до Будовицы добрался только мой прадед. Пришел под утро к моей прабабке седой как лунь. Говорил, что под землей кто-то жил. Невидимый. И его товарищей прикончил.