— Там, герр ассистензарцт! Обер-лейтенант Штольц! — выпалил он, указывая рукой на русские позиции слева от разрушенного здания. — Он подорвался на мине, но пока еще жив!

Как раз в этот момент возобновила свою стрельбу русская артиллерия, но ее огонь был направлен на захваченные нами траншеи, а не на мой перевязочный пункт. Тульпин, находившийся поблизости и слышавший то, о чем сообщил мне Шмидт, выступил вперед и вызвался:

— Разрешите мне доставить сюда обер-лейтенанта Штольца, герр ассистензарцт!

— А можно я тоже с ним? — тут же быстро спросил юрист.

Замешкавшись на мгновение, я ответил им обоим сразу:

— Вы пойдете со мной, Шмидт. А вы, Тульпин, оставайтесь здесь и занимайтесь легкими ранениями. Я скоро вернусь.

— Нам придется идти через минное поле, — предупредил Шмидт.

— Так пойдемте же!

Мы шли очень быстро, но вот Шмидт вытянул руку и остановил меня.

— Минное заграждение начинается где-то здесь, — сказал он.

Было уже совсем по-дневному светло, и мы стали внимательно всматриваться под ноги буквально перед каждым шагом, обходя кругом те места, где трава и даже свежая поросль под ней хранили хотя бы какие-то признаки прикосновения к ним. Мины не могли быть заложены раньше, чем четыре-пять недель назад. Но вот мы вышли на пространство, где вся земля почти сплошь была изрыта разрывами наших снарядов и ракет — здесь уже можно было и вздохнуть посвободнее и идти поспокойнее. Мы миновали разрушенную ферму и вышли к тому месту, где, по словам Шмидта, он оставил раненого Штольца. Однако там никого не оказалось.

— В чем дело, Шмидт? Я думал, что вы оставили обер-лейтенанта здесь.

— Я так и сделал, герр ассистензарцт. Вот как раз на это место я его и положил.

Мы вернулись точно по своим следам, обошли здание с другой стороны и увидели Штольца. При помощи выглядящего вдвое меньше, чем сам Штольц, солдата, на плечи которого он опирался, они удалялись через руины надворных построек в направлении наших позиций.

— Эй, Штольц, не так быстро! — что было сил крикнул я.

Он обернулся, и даже с разделявшего нас расстояния я смог разглядеть слабую, буквально вымученную улыбку на его лице. Лицо и руки были сильно перепачканы грязью и местами заметно кровоточили. Один ботинок был сильно разорван, а брюки и китель с правой стороны болтались лоскутьями.

Штольц неловко улыбнулся и смущенно пояснил:

— Вот ведь, доктор, где меня подловило…

— Спокойно, Штольц. Сейчас посмотрим.

Первым делом я проверил его глаза — они были не задеты. Очень часто при срабатывании мин взрыв взметал вверх целый фонтан грязи и осколков, ослеплявших жертвы как в переносном, так и в самом прямом смысле. Штольцу в этом отношении повезло. Имелись, однако, не слишком опасные резаные раны подбородка, правой щеки и правой же руки, несколько более глубоких ран и осколков в правой ноге, но голеностопный и коленный суставы были, к счастью, совершенно целы. Я, правда, пока не мог сказать ничего определенного по поводу серьезности повреждений правой ступни.

— Ну что же, Штольц, все не так плохо, как я опасался. Давайте пробираться к перевязочному пункту, там я смогу осмотреть тебя более основательно.

Мы довольно быстро миновали минное поле в обратном направлении, поскольку, во-первых, уже знали безопасный путь, а во-вторых, Шмидт и я практически несли Штольца на весу между нами. За то время, что я отсутствовал на перевязочном пункте, ни одного нового раненого не поступило, и я смог устроить Штольцу самый тщательный осмотр. Стальные осколки мины с рваными зазубренными краями, конечно, повредили мягкие мышечные ткани его ступни, но ее могучие кости выдержали удар, не сломавшись.

— Тебе дьявольски повезло, — заметил я ему. — Сможешь снова быть в строю уже через несколько недель.

Штольц недовольно хмыкнул. Я сделал ему противостолбнячный укол, а затем сопроводил его еще и инъекцией морфия, поскольку он, должно быть, испытывал очень сильную боль, хотя и старался никак этого не показывать. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Как только морфий начал действовать, Штольц как ни в чем не бывало сразу же попытался встать на ноги, заявляя:

— Я вполне пригоден для того, чтобы вернуться к моим людям прямо сейчас!

— Послушай внимательно, что я тебе сейчас скажу, — миролюбиво проговорил я, мягко усаживая его. обратно. — Завтра твоя нога очень, очень сильно распухнет, а уже сегодня, как только прекратится действие морфия, ты едва ли сможешь ходить. Если хочешь проверить и убедиться в этом сам — можешь попробовать погулять немного с помощью кого-нибудь из своих людей во-он по той дороге, чтобы примерно через час, не позже, тебя смогла забрать там наша санитарная машина.

Поддерживаемый солдатом, Штольц хмуро удалился. Уезжая, он сказал на прощание своей роте:

— Не беспокойтесь, я скоро к вам вернусь. Auf Wiedersehn, и ведите себя хорошо!

До того как прибыл Нойхофф со своим штабом, всем двадцати шести раненым у Высоты 215 была оказана необходимая медицинская помощь; тела тринадцати убитых — выложены в ряд. Был ранен также Хиллеманнс. Как я узнал, по полученному им ранению руки его могли даже комиссовать. После того как Мюллер оказал ему первую помощь, Фишер сразу же отвез его на моем «Опеле» в госпиталь. В батальоне немедленно была произведена перестановка офицеров. Ламмердинг был назначен вместо Хиллеманнса адъютантом Нойхоффа, маленький лейтенант Беккер стал офицером по особым поручениям, а Больски принял командование 10-й ротой Штольца.

* * *

Как только Тульпин завидел меня, сразу же бросился навстречу:

— Герр ассистензарцт, тут у нас серьезное ранение в легкое! Состояние раненого очень быстро ухудшается — по-видимому, он просто задыхается.

— Verflucht! (Проклятье!) — прошипел я сквозь зубы.

Весь батальон уже был собран в одном месте и готов к продолжению наступления. Я очень не хотел снова остаться где-то позади. Раненый лежал на земле в крайне плачевном состоянии: дышать у него получалось лишь с очень большим трудом, да и то не особо успешно. Я проверил оба легких методом выстукивания и прослушивания. Диагноз был вполне очевидным — пневмоторакс. Избыточное давление воздуха между плеврой и поврежденным левым легким практически сплющило правое легкое. Выстукивания давали слишком громкий отзвук, а прослушивание с помощью стетоскопа недвусмысленно свидетельствовало о том, что звуки, которыми должно сопровождаться нормальное дыхание, исчезли уже полностью. Но самым худшим симптомом было то, что избыточное давление воздуха со стороны полости правого легкого оказывало очень сильное прямое физическое давление на сердце и левое легкое и даже сместило их со своих мест.

Было совершенно ясно, что, если не предпринять каких-то срочных мер, раненый долго не протянет. Отверстие раны действовало наподобие клапана, впускающего слишком много воздуха в плевральную полость, но не выпускающего его обратно. Специального аппарата, применяемого при пневмотораксе, у меня не было, так же, как не было уже и времени для того, чтобы удалять воздух из полости посредством маленького шприца. Существовал, правда, еще один способ… Я обильно смазал йодом правую сторону грудной клетки для того, чтобы хоть как-то воспрепятствовать попаданию микробов в ее внутреннюю полость, а затем… длинной толстой иглой проколол плевру так, чтобы достать ею до плевральной полости. Воздух с шумом вышел по игле наружу, и это сразу же сказалось видимым облегчением для раненого. Я быстро надел на наружный конец иглы длинную резиновую трубку, плотно обхватил ее конец губами и принялся отсасывать воздух из полости для того, чтобы создать там необходимый вакуум.