Я прижимаю Билли к себе и говорю, мне жаль, что Брайан нырнул в океан, но пусть Билли больше не свешивается так над водой, потому что это опасно.

В дверь тихо стучат; входит доктор и говорит, что нам очень повезло. Мы оба практически не пострадали, и хорошо, что рядом оказались друзья, которые сразу вызвали «скорую».

– Это Асебен с Кастетом позвонили, – объясняю я Билли. – Мой мобильный все еще где-то в океане, а еще я уронил конверт с журавликами.

– Так как мы не нашли при вас никаких документов, не могли бы вы сказать нам телефон вашей мамы, – просит доктор, доставая блокнот и ручку. – Мы свяжемся с ней и скажем, чтобы она пришла вас забрать.

– Она умерла, – вздыхает Билли.

Доктор говорит, что очень сочувствует нам. Но вообще номер опекуна тоже сойдет. Его ноздри раздуваются, и в носу у него я вижу те самые волоски, которые не пропускают внутрь микробов.

– У нас есть папа, – отвечаю я. Голос мой натянут, как рогатка.

Я диктую номер, и доктор исчезает в коридоре. Он возвращается минут через пять. Судя по всему, папа не ответил на звонок. Наверно, все еще торчит на выставке картин Перл, сообщаю я доктору. Может, он отключил телефон.

– Я хочу к папе, – шепчет Билли.

Доктор говорит, что попросит кого-нибудь из сотрудников дозвониться нашему папе, и спрашивает, есть ли у нас другие родственники, которые могли бы забрать нас, но я говорю, что у нас никого нет, мы сами по себе. Только я произношу эти слова, как сразу понимаю, что зря это сказал. Доктор невнятно ворчит что-то и уходит.

Он возвращается через полчаса, сокрушаясь, что до папы никак не удается дозвониться по тому номеру, который я ему дал.

На этот раз, когда он уходит, я говорю Билли, что пора нам отсюда смываться. Билли, широко раскрыв доверчивые глаза, спрашивает меня зачем. Я говорю, что папа по нам скучает, и Билли, кажется, мой ответ устраивает. Однако беда в том, что на самом деле персонал больницы, похоже, что-то заподозрил: они не могут дозвониться до папы и не могут найти никого другого, кто бы нас забрал. А что, если они позвонят в социальную службу? Я однажды слышал что-то такое в новостях. Правда, в тот раз женщина сбежала и не вернулась за детьми. Социальные работники взяли на себя ответственность за детей вместо их мамы.

Доктор смотрит в стеклянное окошечко на двери, улыбается и уходит. Папа, видимо, все еще на выставке. Может, Перл убеждает его в том, что они идеальная пара. Или они обсуждают то, что я, кажется, увидел тогда в коридоре.

Я объясняю Билли, что детективному агентству «ШПИОН» предстоит еще одна секретная миссия: сбежать из больницы так, чтобы нас не заметили. Билли говорит, что он не взял с собой балаклаву, а я уверяю его, что на сей раз это неважно. Я тоже овечью шапку не прихватил.

Выглянув в окошко, я вижу в дальнем углу коридора медсестру. Она что-то пишет и смотрит в компьютер. В нашу комнату она пока не заходила, а значит, вряд ли узнает нас, если мы сбежим и поедем домой сами по себе. Даже если папа еще не вернулся, я могу присмотреть за Билли, пока его нет. Я ведь заботился о Билли, когда папа болел. Смогу и сейчас.

Я все исправлю.

Я не спеша натягиваю на Билли мокрые ботинки, оборачиваю его плотным одеялом поверх больничного халата, а потом сам надеваю сырую одежду. В ней так холодно, что у меня клацают зубы. Я говорю Билли, чтобы он приготовился бежать. Сначала я выйду из палаты и проверю, все ли спокойно. Билли кивает, сжав челюсти. Он обещает мне, что будет лучшим суперагентом из всех, кого я знаю. Так как я не знаю ни одного суперагента, планка не так уж высока.

Снаружи нет никаких признаков доктора, поэтому я хватаю Билли за руку и тащу его – в ботинках у него хлюпает – по коридору. Мы сворачиваем. На каждой двери есть таблички: кардиология, онкология, гастроэнтерология, гематология, неврология… но надписи «выход» я не вижу. Я заплутал в больничном лабиринте, волоча за собой маленького мальчика, который выглядит испуганным, но решительным (он как-никак участвует в секретной миссии!). Несколько раз люди оборачиваются нам вслед, но я делаю лицо кирпичом. Если держать голову повыше и смотреть взрослым прямо в глаза, то они отводят взгляд первыми. Мы несемся по коридорам, и я злобно таращусь на всех встречных. Но вот мы добегаем до следующего поворота. В конце прохода стоит наш доктор. Он разговаривает с полицейским.

Мы попали в переделку. Секретная миссия закончится, не начавшись. Если я что-нибудь срочно не придумаю, нас заберут в полицию.

И я срочно придумываю…

Для начала я как можно плотнее натягиваю одеяло нам на лица и бормочу Билли, что это наша новая балаклава. А потом я открываю первую попавшуюся дверь; она ведет в чулан. Пока горизонт не расчистится, это будет новым логовом агентов из «ШПИОНа». На логово это похоже мало, и Билли тоже так считает. Тут все заставлено швабрами, щетками, ведрами и антисептиком с хвойным запахом. Мы садимся на пол, и я говорю Билли, что нам нужно немножко посидеть в тишине. А потом доктор уйдет, и мы сможем устроить настоящий побег и вернуться домой. Но у Билли на этот счет есть свои мысли. Он хочет узнать, почему нельзя пойти домой прямо сейчас. Я пытаюсь объяснить братишке, что нельзя называться суперагентом и не знать правил конспирации. Из одеяла мягко пикирует бумажный журавлик.

Мы с Билли смотрим на него.

Мы смотрим друг на друга.

– Может, он прилип ко мне, когда я прыгнул в воду. Я ведь уронил конверт с журавликами в океан; наверно, этот зацепился за мою одежду.

Только одежда у меня насквозь промокла, а птичка совершенно сухая.

Билли говорит, что он подержит журавлика, пока я буду рассказывать ему, что случилось с прекрасной русалкой. Я ведь не закончил сказку. Делать в чулане больше нечего, поэтому я плотнее заворачиваю Билли в одеяло и обещаю, что сейчас расскажу ему, чем все закончилось.

– Закрой глаза. Вот что на самом деле произошло с двумя мальчиками. Вот как они преодолели шторм и совершили самое длинное путешествие в своей жизни. – Я делаю глубокий вдох. – Прекрасная русалка сказала, что брать ям пришла пора возвращаться туда, откуда они пришли. Буря улеглась, и море успокоилось. Ей понравилось плавать с ними, она рисовала им картинки, пела им песни, показала им кораллы и рыб, сверкающих ярче, чем звезды в небе. Но теперь, сказала она, настало время им уйти. Один мальчик спросил русалку, как же они смогут попрощаться с ней, ведь они так сильно ее любят. Она сказала: «Я нарисовала свои прощания, я посадила их в землю, я прошептала их звездам, я выложила их сверкающими рыбами». Один из братьев сказал, что не знал, что это были прощания. Поэтому это все не считается. Русалка возразила, что каждый раз, как она делала что-то с ними вместе, они думали о ней и улыбались, поэтому еще как считается. Каждая улыбка, каждое воспоминание – все это останется с ними. Но одному из мальчиков этого было мало.

– Почему? – спрашивает Билли, дрожа всем своим крошечным телом.