Утром в четверг, 24 ноября, мы уехали, двинувшись по ухабистой и каменистой дороге через посредственно плодородный, но повсюду возделанный и весьма застроенный край, и за один весьма долгий перегон очень поздно добрались до Сиены.

СИЕНА, тридцать две мили, четыре перегона, которые тут делают по восемь миль, длиннее, чем обычно у нас.

В пятницу он [г-н де Монтень]с удивлением узнал, с каким уважением тут относятся к нашим войнам[380]. Это неровный город, расположенный на плоской вершине холма, где находится лучшая часть улиц; два его склона ступенчато застроены разными улицами, а некоторые из них простираются еще дальше, поднимаясь к другим возвышенностям. Он в числе самых красивых в Италии, но не первого порядка, размером с Флоренцию; его облик свидетельствует о весьма большой древности. Здесь большое изобилие источников, большую часть которых расхищают частные люди, делая отводы для своего собственного употребления. У них тут хорошие прохладные подвалы. Дуомо, который ничуть не уступает флорентийскому, облицован почти повсюду, и внутри и снаружи, таким же мрамором: это прямоугольные мраморные плиты, одни толщиной в фут, другие меньше, чем они и обкладывают, словно филенками, эти строения из кирпича, который для здешнего народа обычный материал. Самое красивое в городе – это круглая площадь прекрасных пропорций, которая со всех сторон изгибается к дворцу, а тот располагается на одной из граней этой округлости, менее изогнутой, нежели остальное. Напротив дворца, в самом высоком месте площади, имеется очень красивый фонтан, который из многих трубок наполняет большой водоем, откуда каждый черпает прекрасную воду[381]. В эту площадь вливаются некоторые идущие ступенями улицы. Улиц там множество, в том числе и весьма старинные: главная – Пикколомини, а после этой – Толомеи, Коломбини и еще Черретани. Мы видели свидетельства, что им по триста – четыреста лет. На многих столпах изображен герб города, это волчица, к сосцам которой тянутся Ромул и Рем.

Герцог Флорентийский милостиво обходится с важными людьми, которые к нам благоволят, и приблизил к своей особе Сильвио Пикколомини, самого сведущего и ловкого дворянина нашего времени во всякого рода науках и владении оружием[382]. Как властитель, вынужденный остерегаться в первую очередь собственных подданных, он не заботится об укреплении своих городов, а уделяет внимание только тамошним цитаделям, которые снабжаются провиантом и боеприпасами и охраняются со всеми надлежащими издержками и усердием, а также с такой подозрительностью, что позволяют приближаться к ним лишь очень малому числу людей.

Большинство женщин тут носит головные уборы. Мы видели и таких, кто обнажает голову из набожности, как и мужчины, при вознесении даров во время мессы. Мы довольно хорошо устроились в «Короне», хотя по-прежнему без оконных рам и стекол в них. Г-н де Монтень в Пратолино, удивленный красотой того места, получив разъяснения от тамошнего привратника, после своих похвальных слов посетовал на изрядное безобразие дверей и окон, на большие и неказистые пихтовые столы без всякой отделки, на грубые и никуда не годные замки вроде наших деревенских, а еще на использование выгнутой черепицы[383] и заметил по ее поводу, что если у них нет возможности использовать ни аспидный сланец, ни свинец, ни медь, то, по крайней мере, следовало бы скрывать эту черепицу формой зданий; привратник ответствовал, что передаст это своему господину.

Герцог еще не тронул старинные эмблемы и надписи этого города, которые повсюду славят Свободу, хотя это эпитафии на могилах погибших французов, чьи останки унесли и спрятали где-то в городе под предлогом некоторой переделки их церкви, и самого здания, и его вида. В субботу, 26 [ноября], после обеда мы проследовали через область такого же обличья и приехали к ужину в

БУОНКОНВЕНТО, двенадцать миль. Это тосканское кастелло[384], так они называют обнесенные стеной деревни, которые из-за своего малого размера не заслуживают названия города.

В воскресенье рано утром мы оттуда уехали, а поскольку г-н де Монтень захотел увидеть Монтальчино ради привычки, которую приобрели здесь французы, он свернул со своего пути вправо и вместе с г-ми д’Эстиссаком, де Матекулоном и дю Отуа направился в сказанный Монтальчино, который, по их словам, – это дурно построенный городок размером с Сент-Эмильон, расположенный на одной из самых высоких гор всей той местности, но все же вполне достижимой[385]. Оказалось, что там служат большую мессу[386], и они на ней присутствовали. В одном конце города имеется замок, где герцог держит свой гарнизон; но, по мнению г-на де Монтеня, все это лишено настоящей силы, поскольку над этим местом господствует другая высота, соседняя, всего в ста шагах оттуда. На землях герцога хранят память о французах с такой большой теплотой, что вспоминают их лишь со слезами на глазах. Даже война вкупе с некоторым подобием свободы кажется им более терпимой, нежели мир, которым они пользуются при тирании. Г-н де Монтень осведомился, нет ли тут могил каких-нибудь французов, и ему ответили, что их было много в церкви Святого Августина, но по приказу герцога их перезахоронили.

Дорога в этот день была гористой и каменистой, а вечером мы добрались до Ла Пальи.

ЛА ПАЛЬЯ, двадцать три мили. Маленькая деревушка в пять-шесть домов у подножия нескольких бесплодных и не слишком приятных гор.

На следующий день рано поутру мы возобновили наш путь, двигаясь вдоль весьма каменистого оврага, где раз сто проезжали туда-сюда через поток, который течет по нему[387]. Нам встретился большой мост, построенный папой