— Зависит от того, что понимать под словом «верить». Как можно назвать способность останавливать собственное дыхание и даже активность мозга? Магия? На это способны ламы на высших стадиях медитации. А когда вы подключаете их к современному медицинскому оборудованию и пытаетесь обнаружить признаки жизни, то не находите ни единого! Даже на электроэнцефалограмме. Состояние клинической смерти. А по истечении назначенного отрезка времени — раз, и они просыпаются. Открывают глаза и встают на ноги. Что это, магия? А что скажете о левитации? О способности вызывать кровоизлияние в мозг на расстоянии сотни ярдов или становиться невидимым? Тоже магия? Или просто физические действия, которые мы с нашей наукой пока не в состоянии объяснить?

— То есть, по-вашему, все это существует в реальности?

— Нет, дело не в этом. Я бы не отважился определять границы реальности. Но я не могу отрицать, что существует левитация, остановка жизнедеятельности организма и другие невероятные вещи, на какие горазды высшие ламы. Наука пока не может дать всему объяснение, но когда-то оно найдется. А что касается тайного знания, которое можно вытянуть из «высших сфер»… Мне не известна ни одна культура, где творцы или пророки не опирались бы на знания или опыт извне. Терма — нечто вроде этого. Хотя кто знает? Я не отвергаю достижений тантрического буддизма — я ставлю под сомнение его теорию. Одно знаю наверняка… — Джек потянулся к Нэнси через стол, чтобы никто в задымленной чайной не услышал их, и сипло прошептал почти на ухо: — Если честно — это все такая чертовщина…

Еще больше понизив голос, он продолжил:

— И знаете что? Гуну, конечно, я этого никогда не скажу, но не могу отделаться от мысли, что отчасти согласен с китайцами… — Джек торопливо огляделся. — Нет, я не приемлю их методы, их насилие и притеснение. Но я понимаю их неприязнь и обеспокоенность. Весь Тибет — жуткий сумасшедший дом. Когда китайцы впервые вторглись сюда, они обнаружили поистине ужасающие вещи. Около трети населения было так или иначе вовлечено в языческие культы в качестве жрецов и монахов, а оставшаяся часть прозябала в неволе, ишача на горстку суеверных магов. Ламы контролировали умы крестьян в точности, как это делают коммунисты.

Джек вновь оглядел комнату, и Нэнси уверилась, что им грозит смертельная опасность, если кто-то услышит хоть слово из их разговора.

— А когда китайцы врывались в монастыри, они видели там древние оккультные практики и монахов, занимавшихся всеми видами черной магии. Китайские солдаты, отбившие монастырь Шигацзе у двух тысяч монахов, рассказывали истории о животных и человеческих жертвах, о ритуалах пожирания плоти в подземных пещерах.

Нэнси остановила его:

— Да бросьте, Джек! Это пропаганда. Не могу поверить, что вы попались на нее.

— Может, кое-что и приукрашено, но уверяю вас, правды тоже хватает. Буддизм вроде бы предполагает растворение собственного «я» и отрешение от мирских дел. Но то, что я вижу в тибетской религии, больше смахивает на военную теократию: множество чинов и привилегий, море тайных знаний. Хоть убейте, не понимаю, какое отношение эти тайные знания имеют к учениям Будды или к магии, если на то пошло. Есть некая мощная сила, или энергия, или мана[48]— называйте как хотите, — полностью контролируемая свыше. Выходит, все эти годы в Тибете процветало нечто, весьма отличное от привычного буддизма. И мы, чужаки, никогда не поймем, что это такое. Можете не сомневаться, ламы тоже занимаются пропагандой — с помощью милого старика, предпринявшего кругосветные гастроли, улыбающегося каждому встречному, приятного во всех отношениях…

— Ваша критическая позиция, честно говоря, удивляет, — сказала Нэнси. — Я видела далай-ламу, когда он приезжал в Нью-Йорк и выступал в Центральном парке. Он показался мне миролюбивым и просвещенным человеком. Насколько я поняла, это совершенный образец буддиста.

— Похоже, он и вас околдовал. А вас не смущает, что он родственник предпоследнего далай-ламы и его предшественника? Демократией тут и не пахнет. Скорее наследственная монархия. Видите ли, я простой крестьянин из Орегона, но я вижу, что эта религия строится на черной магии и суеверии. Вы поверите монаху с Запада, если он объявит себя инкарнацией Иисуса? Нет! Почему же ваше мнение меняется, когда мы в Тибете? Вы станете почитать первого встречного христианского монаха как божество — как почитают далай-ламу? Массовый гипноз, скажете вы. А если говорить о магии, то это больше похоже на черную магию.

Джек вновь вскинул бутылку, вылил остатки в глотку и со стуком опустил ее на стол.

— Только поймите меня правильно. Я с самого начала говорил: здешние умельцы способны на то, чего мы на Западе понять не в состоянии. Похоже, они сильно обогнали нас в познании человеческого разума… И знаете что? Именно поэтому все отдает чертовщиной.

Джек умолк, перекатывая пустую бутылку в обветренных ладонях альпиниста. Спустя минуту он сказал:

— Что-то я разоткровенничался… Мне бы очень хотелось уяснить истинную цель вашей поездки, Нэнси Келли.

Она почувствовала прилив адреналина.

— О чем вы?

— Вы все прекрасно поняли. Откуда вы знаете про «Книгу Дзян»? И с чего вдруг вам приспичило отправиться в Тибет тайно, в обход общепринятых иммиграционных процедур? Вы не занимаетесь контрабандой антиквариата. Чем на самом деле Антон занимался в Пемако? Вы ведь в курсе? По крайней мере, подозреваете что-то. А человек в вестибюле «Таджа» — он ведь не меня вел? Я хочу знать, что происходит на самом деле.

Тяжелым неподвижным взглядом голубых глаз он смотрел на Нэнси. Надо было отвечать.

— На самом деле, Джек, я не знаю…

— По-моему, вы знаете намного больше, чем говорите.

В голове у Нэнси все так перемешалось, что она не знала, с чего начать. Однако она чувствовала, что Джек заслуживает более полного объяснения, чем до сих пор получал от нее, если, конечно, ей удастся распутать клубок своих мотивов и выстроить из них связную логическую цепочку.

— Ну, хорошо. Попробую, — вздохнула Нэнси.

Джек выжидающе глядел на нее.

— Антона ищет полиция Индии и Китая в связи с обвинением в шпионаже. В редакции никто в это не верит. Я тоже считаю обвинение абсурдным. Не успела я прилететь в Дели, как меня саму арестовали — за то, что он прислал мне кость, ту, что я вам показывала. В полиции меня допрашивали, пытаясь выяснить, какое я имею отношение к Херцогу. Зацепок у них против меня не было никаких, но я поняла, что Антон в беде. В общем, меня отпустили. Скорей всего, за мной следили и слушали все мои звонки, вот почему я не хотела обсуждать вылет по телефону. Поначалу меня это взбесило: и мой арест, и тот факт, что никто, похоже, даже не дернулся как-то помочь Антону. К тому моменту он отсутствовал уже три месяца, и это казалось очень странным. Я еще подумала: все очень просто — журналист делает свою работу, репрессивные власти пытаются остановить его. Но я начала копать, и дело оказалось странноватым…