chitay-knigi.com » Классика » Латунная луна: рассказы - Асар Исаевич Эппель

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 61
Перейти на страницу:
что. Но я вас ждала. Два дня слонялась по коридорам…

— Как? Мы же незнакомы…

— Не именно вас, а такого, как вы! И дождалась. Чего уж тут было раздумывать? Я странная?

— Да. Но и я странноват. Вчера, например, чтобы отвлечься от пустых мыслей, стал перечитывать стихи. Они были хороши. Однако знаки препинания стояли в строках как-то несуразно. Послушайте сами.

В пестрой сетке гамака?

Кто сегодня мне приснится

Жизнь по-новому легка…

Пруд лениво серебрится,

Муравьиное шоссе.

На стволе корявой ели

В разметавшейся косе,

Сухо пахнут иммортели

Словно синее стекло;

Надо мною свод воздушный,

Солнце руки обожгло,

Жарко веет ветер душный,

— Красиво.

— Но знаки препинания! Я не мог понять, в чем дело — стихи этой поэтессы всегда совершенны! И вдруг обнаружил, что читал их с конца к началу. На самом деле всё вот как:

Жарко веет ветер душный,

Солнце руки обожгло,

Надо мною свод воздушный,

Словно синее стекло;

Сухо пахнут иммортели

В разметавшейся косе,

На стволе корявой ели

Муравьиное шоссе.

Пруд лениво серебрится,

Жизнь по-новому легка…

Кто сегодня мне приснится

В пестрой сетке гамака?

Но как легко, оказывается, переиначить это совершенство!

— Отчего же?

— Оттого что переиначивал дилетант. Поэт — а в нашем случае превосходная поэтесса! — чувствует отзвучья подсознания как непосредственно ощущаемое и видит мизансцену вдохновения готовой. Несочиненное еще стихотворение как бы уже появилось. Остается только внутри себя до него докопаться, зарифмовать, установить иерархию слов и строф, а также запятых и тире — поэты любят тире…

— Почему?

— За горизонтальность и протяженность. Тире продолговато, как вы в постели, моя красавица…

Помолчали.

— Ты когда-нибудь думал о потолке над объятием? — вдруг сказала она. — Над страстью? Над похотью, в конце концов? Потолок он же — поэма. Если бы ты прочел мне эти стихи раньше, я бы обязательно увидела над нами твои иммортели, хотя понятия не имею, как они выглядят, и еще, наверно бы — я ее вижу всегда — фараонову мышь — такого неведомого никому зверька, и он, может быть, поедал бы… листву… с африканских афродизиаков. А что видится в своде тебе?

— Я созерцаю всадниц… не потолок… Между прочим, мне пришло в голову, что чувственным слово «влагалище» делает не столько глагол «влагать», сколько «влага» близости…

— Самый раз поменять тему! Пошли к зеркалу! — прервала коридорная знакомка. — Кажется, мы оба замечательно хороши. Ты просто великолепен! Даже твой мужской стержень идеально приходится на ось симметрии и никакой кривочленности не наблюдается! — хохотала она. — Нет, правда же, не наблюдается! Слушай! Ты симметрично безупречен! Или, если сказать на твой манер: безупречно симметричен…

Это он знал. Даже родинку свел с левого плеча. Зачем? Трудно сказать. Он просто чувствовал ее ненужное черноватое присутствие.

Коридорная красавица смеялась.

Они стояли у большого украшавшего номер зеркала. Обведенное черной рамой, оно плавало в летнем мареве курортного номера, и, если взгляду стать отсутствующим, казалось, что в наполненной рассохшимся паркетом амальгаме стоят просто голые люди, хотя все было не так — это отражались прекрасные тела обоих. Он озирал их безупречность и соразмерность, но профессионально видел еще и цветное, словно бы на страницах медицинского атласа, их анатомическое нутро. Он ведь был хирург, а значит, видел подоплеку — вены, фасции, жилы и поэтому сказал:

— Мир, а значит, мы с вами существуем в нашем воображении.

— Ты только в моем!

— Я — в твоем. Ты — в моем. Реально и вне нас — сокрытое и потаенное.

— А вот нет! А вот подойдем поближе! Даже если зеркало как предмет — продукт твоего воображения, то поменявшая в нем стороны я опровергаю наличие мира только в воображении. Мы с тобой прекрасны и в самом деле. Я уж точно прекрасна и симметрична!

«Не совсем, — подумал он, — левая грудь (в зеркале правая) чуть ниже правой (в зеркале левой)».

— Ты просто моя продолговатая любовница…

— Но красивая?

«Красива на нас разве что кожа, — тотчас подумал Грурих, — телесный покров с его нежными отверстиями… а еще ногти, легчайшие волоски… То, что под этим — синеватое с желтизной или прозеленью — кровоточащее, пульсирующее, дергающееся, тоже почему-то живое, — это все некрасиво, это — нутро, перламутровая требуха, и такое оно потому, что на самом деле Творцом был дьявол, а Господь — мятежный ангел, догадавшийся, что дьяволова суть — зло и следует противопоставить ей добро, то есть себя, наспех сотворил человека, полагая добрую свою суть облечь человечьей плотью. То есть совершить божественную пластическую операцию. Но ничего не вышло. Человек — дьяволово творение и Господня ошибка…»

…Институт он решил было заканчивать хирургом, но в один из приступов жажды симметрии (равноподобия) не вынес неразберихи человеческого нутра и закончил по косметологии…

«То, что человек и животные снаружи симметричны и красивы, опровергается их нутром — несуразно набитым сумятицей внутренностей, и это наводит на мысль о креативной эстетике творца-беса, которую потом (наскоро! — времени для творения был всего лишь день!) облек симметрией телесной красоты другой Творец…» — это он бормотал уже в ее объятиях…

— Оставляю вас раскладывать вещи и устраиваться. Потом вернусь и пойдемте обедать, — сказала она.

Будучи с дороги — после самолета было душное такси, — он даже не запомнил, как она одевалась. Кажется, попросила затянуть сзади молнию. Он лежал и сперва думал о произошедшем, а потом стал размышлять о том, что пришло ему в голову в самолете.

«Вероучение таково: Господь, существовавший предвечно, решил сотворить мир духов. Благой Бог сотворил их ради их же блага; но случилось, что один из духов преобразился недобрым и потому несчастным. Прошло сколько-то времени, и Господь сотворил другой мир — предметный, — а заодно и человека. Тоже ради его же блага. Причем сотворил человека блаженным, бессмертным и безгрешным. Блаженство человека состояло в пользовании благом жизни без труждений; бессмертие в нескончаемости такой жизни; безгрешность в том, что он не знал зла».

Мысли путались, представлялись какие-то невнятные видения, кровать продолговато двигалась.

«Человек этот в раю был соблазнен озлившимся духом первотворения, — уже в полусне думал он, — и с тех пор пал, и стали от него рождаться такие же падшие особи, судьба которым была работать, болеть, страдать, умирать, бороться телесно и духовно, то есть задуманный

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 61
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности