— Так вот, наиболее привлекательным аспектом каббалы для христиан было то, каким образом она доказывала, что Иисус является Сыном Божьим. А именно: когда ты обозначаешь имя Иисус (или Иешуа, что тоже является вариантом) при помощи тетраграммы IESU, ты, по мнению каббалистов, добавляешь существенно важную букву «S» в середину имени YHWH, состоящего из одних согласных. Они считают, что эта буква делает непроизносимое имя произносимым. Для христианских каббалистов превращение немого слова в звук было равнозначно облечению его плотью.

Алекс взглянул на нее и расхохотался во весь голос. Они свернули с шоссе на проселок, ведущий к небольшой деревушке Лонг-пэриш.

— Даже если не брать в расчет этимологию слова «Яхве», все равно это нелепый аргумент. Думаю, мой брат отозвался бы об этом куда более непочтительно. И что, все поверили?

Люси тоже засмеялась.

— Да! В зависимости от мастерства обращения с древнееврейским алфавитом — ведь приходилось сильно растягивать согласные, чтобы заместить отсутствующие гласные. Грамотеям той эпохи такая идея казалась вполне убедительной. Но на повестке дня стояло еще внушение мусульманам и евреям веры в Троицу — христианской веры.

Алекс задумчиво кивнул:

— Plus çа change![70]Но не слишком ли мы удалились от Джона Ди?

— Это только на первый взгляд. Вам необходимо вникнуть в эти сложные интеллектуальные хитросплетения, чтобы понять, что же занимало утонченный ум доктора Ди. Христианская каббала дала свое благословение на общение с ангелами: их священные древнееврейские имена посредством заключенной в них магической силы позволяли волхвам и заклинателям напрямую соотноситься с Богом, в обход ограничений, налагаемых доктриной…

— В древние времена имя действительно обладало энергетикой, — подхватил Алекс. — Если человек узнавал, как называется та или иная сущность, он получал власть над ней.

— Именно такие свойства и приписывали в свое время Моисею, считая его особого рода магом или приобщенным к тайне. И Гермесу Трисмегисту тоже. Восхождение посвященного начиналось от физического мира, то есть с земли, затем продолжалось в воздухе, или эфире — полурае, — пока путешественник не достигал горнего мира — небес, или, если угодно, нирваны. Этот волшебный путь он проделывал под охраной ангелов, защищавших его от злых духов. Вот почему Ди мог одновременно быть и ревностным искателем научной истины, и собеседником ангелов. Для него идеи неоплатоников, ставшие духовной сутью Возрождения и значительно подорвавшие бескомпромиссные религиозные воззрения Лоренцо Медичи — бедный старик Савонарола![71]— были полны благородства. Ди стал восприемником одного венецианского монаха по имени Джорджи, написавшего книгу об учении Гермеса и о каббале — «De Harmonia Mundi»,[72]в которой была изложена теория всеобщей гармонии.

Алекс мягко коснулся ее руки:

— Однако надежда мирным путем достичь единства исповедования религиозной веры во времена Ди была неосуществимой?

— В том-то и дело, — усмехнулась Люси. — Саймон уже разъяснял нам, что по этому поводу прекрасно высказался Джордано Бруно. Тот утверждал, что способы, используемые церковью ради возвращения отщепенцев в свое лоно, очень далеки от исполненных любви проповедей апостолов. Если человек в шестнадцатом-семнадцатом веках не желал быть католиком, он попадал в руки инквизиторов и претерпевал пытки. И наоборот, если он хотел остаться католиком, в некоторых странах Северной Европы такой упрямец всходил на костер. Реформация и противодействие ей католической церкви породили разобщенность, в которой наиболее прогрессивные умы эпохи разглядели малоутешительную перспективу. Действовать в обход церкви — любым способом, например напрямую общаясь с ангелами Господними, — обещало некую надежду. Но с другой стороны, магия, беседы с ангелами? К такому относились как к неприкрытой ереси.

Они несколько раз свернули в лабиринте припорошенных снегом дорожек, и Алекс наконец произнес:

— Значит, Ди как истинный представитель Позднего Возрождения развивал оккультное философское направление в научных целях, привлекая для этого алхимию и астрологию, математику и геометрию — все, что может приблизить деяния человека к Господним. Амаль, между прочим, видит в этом рациональное зерно.

— В конечном итоге, Алекс, «Корпус Герметикум» оправдывает изучение астрологии: с ее помощью исследователи — современники Ди поняли, каким образом египтяне проектировали свои сооружения, ориентируя их на созвездия. Многие современные ученые расценивают это как толчок, побудивший средневековых мыслителей осознать средоточием Солнечной системы не Землю, а само Солнце. Это существенно раздвинуло границы их мировосприятия.

Алекс задумался.

— Люси, вы и вправду считаете, что в оккультной философии доктора Ди привлекала прежде всего ее революционность?

— Несомненно. Именно он создал для королевы Елизаветы имидж последовательницы неоплатоников. Он оказал непосредственное влияние на творчество Спенсера и Филипа Сидни.[73]Ди также оспорил испанское колониальное господство, заявив, что Британия вправе самостоятельно осуществлять географические исследования. Он первый ввел в обиход выражение «Британская империя» — оно соответствовало его взглядам на мир.

— Да, Кэлвин упоминал… Но ведь это говорит отнюдь не в пользу Ди!

— Сейчас, может, и так, но только не в современную ему эпоху! Его концепция Великой Британии состояла в планомерном подрыве испанского, иначе — католического, всемирного могущества. То, что жители американских континентов говорят больше на английском, чем на испанском языке, тоже отчасти заслуга Ди.

Алекс погрузился в размышления, и Люси, взглянув на него, засмеялась:

— Я вас замучила!

— Вы меня зачаровали.

Он не погрешил против истины. При въезде в деревню Алекс сбавил скорость.

— Смотрите, сколько снега намело на крышу!

Люси даже не глядела туда, куда он показывал: местность настолько поразила ее своей прелестью, что у нее захватило дух. Вот она, не испорченная цивилизацией английская деревня, запорошенная снегом! Домишки, покосившиеся от времени, крыши, просевшие под тяжестью черепицы, прокаленной солнцем предыдущих столетий, оконные рамы, подпертые балками, находящимися в самом плачевном состоянии… За говорливой речушкой со старыми мостами тянулись сады. Люси смотрела на все это как завороженная.

— Спасибо, что привезли меня сюда. Какой контраст с городом! Может, прогуляемся немного?