— Миша — гражданин Европейского Союза, — ответил Алеша-Боб. — Он бельгиец.

— Сейчас они пускают только американцев, — сказал Вайнер.

— Прекрасно, — вмешался я. — Не беспокойся об этом, Джоши. Я просто умру здесь как друг Сакхи.

— Спокойно, Миша, — сказал Алеша-Боб.

— Это несправедливо, — заметил Вайнер.

— Ну как, Джоши, вы направили протест? — спросил я.

— Какой протест?

— Ты сказал мне, что вы направляете протест. Помнишь? Как раз перед тем, как расстреляли Сакху. Ну и как обстоят дела с этим протестом? Вы получили ответ?

— Ну, знаешь ли, Папаша Закусь, — начал Вайнер. — Ты считаешь, что это я во всем виноват? Я всего лишь один из мелких служащих Государственного департамента. Ты думаешь, я действительно могу спасти людям жизнь? Ты считаешь, мать твою так, что я Оскар Шиндлер? Я сделал для Сакхи все возможное. К тому же он выкачал из нас все, что мог. Этот оранжевый галстук — тому пример. Он воспользовался нашими каналами, чтобы выхлопотать своей племяннице стипендию в университете штата Пенсильвания. И это только то, что мы знаем. Эти люди подметки на ходу режут. Не обольщайся на их счет.

Я сделал к Вайнеру шаг с угрожающим видом, но Алеша-Боб встал между нами.

— Знаешь что, Закусь? — сказал Вайнер, поспешно отступая от меня. — Вали-ка ты отсюда. Мне действительно теперь на тебя наплевать. Пусть первокурсники погладят тебе живот. И не считай меня своим другом, ладно? Потому что ты никогда им не был.

Он взмахнул рукой, направляя нас к очереди из аккредитованных американцев, стоявшей у подножия здания «Экссон Мобил»; тут были и семьи служащих посольства, с растерянным видом вцепившиеся в свои драгоценные сумки с пожитками и припасами, и нефтяники, которые не без удовольствия участвовали в эвакуации, хлопая друг друга по спине и вспоминая с нежностью проституток из отеля «Хайатт».

— Эй, большой! — закричал один из них, обращаясь ко мне. — Эй, подонок!

Большой? Подонок? Я скрестил на груди руки, показывая всем видом, что оскорблен. Передо мной стоял кривоногий орангутанг в шортах и бейсболке.

— Роджер Далтри, — злобно прошипел он.

— Кто? — переспросил я. Это имя смутно напомнило мне члена какой-то известной американской или английской рок-группы, но все мои музыкальные пристрастия были современными. — Кто такой Роджер Далтри?

— Ты даже не знаешь, не так ли? — возмутился мой обидчик, снимая бейсболку и открывая взорам сильно поредевшие рыжие волосы. — Вы, гребаные русские, даже не помните, кого убили. Долбаные животные.

— О, черт возьми! — воскликнул Алеша, бросаясь между мной и моим мучителем и пытаясь заслонить меня своей маленькой фигуркой.

— Что? — спросил я.

— Ох, черт возьми! — повторил Алеша-Боб.

— Твой отец убил моего дядю, — объяснил американец. — Ни из-за чего. Из-за ерунды.

— Да? — У меня кружилась голова от смущения и низкого содержания сахара в крови. О чем он говорит? О бизнесмене из Оклахомы? О том, которого якобы убил Папа в Петербурге? — Но ты не из Оклахомы, — заметил я. — Ты разговариваешь, как представитель рабочего класса из Нью-Джерси. Ты уверен, что вы родственники? Тот парень из Оклахомы был образованным человеком.

— Что ты сказал, мудак? — разъярился предполагаемый родственник покойного Роджера Далтри из Оклахомы. — Что ты сказал? Что я необразованный?

— Заткнись, Миша, — зарычал на меня Алеша-Боб. — Заткнись и стой спокойно.

— Ты знаешь, твой папаша был полным дерьмом, — сказал родственник Далтри. — Такие мудаки, как он, развалили ваше государство и эту страну тоже. Вас всех следовало бы послать в Гаагу и устроить над вами процесс как над военными преступниками.

Крик вырвался у меня из самых глубин — откуда-то, где гнездились одиночество и сиротство. Я вдруг заорал с сильным акцентом на том английском, на котором говорил в свои первые годы в Штатах:

— ЛЮБИМЫЙ ПАПА НЕ БЫЛ ПОЛНЫМ ДЕРЬМОМ!

И с этими словами я отстранил Алешу-Боба и ринулся на американца. От сильного, яростного удара, нанесенного медвежьей лапой, мой противник сразу же свалился на землю и заорал от стыда и боли. На сцене моментально появился Джош Вайнер со своими начальниками — это были мужчины в наглаженных рубашках и галстуках строгих расцветок. Они удержали меня от дальнейшего насилия — да мой гнев и так уже прошел.

— Любимый Папа не был полным дерьмом, — спокойно сказал я и кивнул в подтверждение этих слов. — Он был еврейским диссидентом. Человеком совести.

— У моего дяди осталось трое детей, — причитал американец, — трое осиротевших детей, ты, жирный ублюдок!

— Нам очень жаль, что все так вышло, — извинился Алеша-Боб, обращаясь к представителям дипломатического корпуса. — Мой друг вспылил. Он бельгиец, вот и все.

— Сэр, — сказал мне самый высокий и самый седой из дипломатов, — мы должны вас попросить покинуть территорию посольства.

Я взглянул на их лица, гладкие и твердые, как у актеров или политиков.

— Это территория «Экссон», — возразил я с несчастным видом.

— Вы сын Бориса Вайнберга, — сказал старший из дипломатов. — Я все про вас знаю. Я никоим образом не могу позволить вам сесть в самолет Соединенных Штатов.

— Он совсем не похож на своего отца, — вмешался Алеша-Боб. — Он не убийца. Он изучал мультикультурализм в Эксидентал-колледже. Вайнер, скажи им. — Он огляделся, ища нашего однокашника, но Джоша Вайнера нигде не было видно.

— Ты поезжай без меня, — сказал я Алеше-Бобу. — Тебе незачем здесь оставаться. Езжай. Я сам найду способ отсюда выбраться.

— Ты здесь умрешь, — возразил Алеша-Боб. — Ты же ничего не понимаешь.

Я взглянул на него, пытаясь решить, следует ли мне рассердиться из-за этого замечания. Понимал ли я что-нибудь? У моего понимания были свои пределы, это точно, а вот у моей дружбы с Алешей-Бобом — нет. Мой друг стоял передо мной, такой огорченный и маленький — мужчина, которому был тридцать один год, но который выглядел на двадцать лет старше, словно каждый год, проведенный в России, шел у него за три. Зачем он сюда приехал? Почему решил стать моим братом и хранителем?

— Я скучаю по Светлане, — сказал Алеша-Боб. — Ты никогда не понимал, как я ее люблю. Ты думаешь, что все это в конце концов просто политическая экономия, но это не так. Ты считаешь, что она шлюха, но она любит меня так, как никогда не любила ни одна женщина.

— Сэр. — Морской пехотинец положил мне руку на плечо, словно вовлекая в какой-то священный ритуал с грозным подтекстом.

— Езжай, — сказал я. — Я не такой уж беспомощный, как тебе кажется. Езжай к своей Светлане. Ты все правильно сказал. Мы встретимся когда-нибудь в Брюсселе.

Алеша-Боб протянул мне руку, чтобы меня обнять, потом передумал, отвернулся, чтобы скрыть от меня свои слезы, и зашагал к стеклянному «Экссон Мобил», вибрирующему от прибытия еще одного мощного «Чинука». Я так обмяк, что чуть не свалился на моряка, стоявшего рядом (какие красивые ресницы у этого латиноамериканца), и тут другие американские руки подхватили меня и направили к выходу, к дырке в колючей проволоке, которая оказалась достаточно большой, чтобы я смог пролезть.