Отличный солнечный денёк как торговец показывает свой товар во всей красе. Горные панорамы — это не передать словами, этого даже не заснять на видео. Это нужно только видеть. Парни из ОБМО не теряются и через каждые полтора километра «ломаются». Всё больше отрываемся от «нитки» (название колонны в радиоэфире). Причиной их поломок оказываются не тормоза и не потекшие радиаторы, а желание запечатлеть красоты, и себя любимых, сфотографировавшись. Долго терпев поломки сразу трех «Камазов», мы на очередной фотосессии обогнали их и, прибавив обороты, стали догонять колонну. Догнав, остановились на полчаса: наверное что-то впереди сломалось. Стоим в селе. Один чеченец, живший у дороги, принес орехов. Я отказываюсь. Просто есть не хочу, да и лишняя потенция мне ни к чему.

Второй день пути был обычным днём в череде точно таких же по сопровождению колонн воинских грузов. Горные извилистые дороги, слева — мутный Аргун шлифует камни и обтекая раму сгоревшего грузовика, возмущённо пенится.

Тронулись, но, не проехав и ста метров, увидели кипишующих горцев. Сквозь многочисленные радиошумы и помехи в динамиках шлемофона, почти не слыхать, что кричат чеченцы. Машут кулаками и на их лицах выражен весь спектр негативных эмоций. «Странно, с чего бы это они?», — подумал я и почти сиюсекундно получил ответ в виде подрезавшего впереди идущий «Камаз» УАЗика. Из этого со скрипом остановившегося автомобиля выпрыгнул годов тридцати «кадыровец». Держа свой пулемёт в левой руке, правой он рывком открыл дверь, и вытащил водителя «Камаза». Что-то крича он тряс водителя одной правой рукой. На всякий случай я направил на чеченца свой пулемёт. Спустя мгновения к этой паре с автоматами на перевес подбежало с десяток «федералов». Чеченец же, будто и не замечая их, продолжал трясти водилу и орать. Оказалось, что это был один из тех водителей, что любили фотографироваться. Он снёс метров пятнадцать забора у одного из чеченских домов. Вероятно в этот момент смотрел он не на дорогу, а выбирал место для ещё одной фотосессии.

Я сидел за своим пулемётом и напряженно ожидал прибытия остальных «кадыровцев». Мы везём продукты, оружие и топливо на самый юг Чечни. Как бы то ни было, не по своей воле мы оказались на этой дороге и стали свидетелями этой разборки. Снесённый забор — это маленькие прелести жизни в переполненной войсками республике. Вот и получите! Как ни крути, но без горячей народной поддержки не ржавели бы в ущельях остовы изуродованных пулями и осколками машин, не лежала бы по обочинам взорванная бронетехника.

В конце концов, «кадыровец» успокоился и, пообещав джихад, укатил обратно в село.

…Ежедневный месячный марафон по городам и весям маленькой, но очень гордой республики подошёл к концу. Мелкие и крупные поломки чужих машин вызывали во мне ненависть к их нерадивым водителям. Я сдерживал себя, понимая, что за такой долгий путь сдают не только машины, но и нервы. Позади осталось Итум-Кале и ещё порядка двадцатити незначительных остановок. Наконец-то мы добрались до Тусхароя. Машины сопровождения приняли влево, и скатились к реке, а обоз пошёл по крутому и изогнутому подъему к базе.

Мы ещё не успели занять оставленное для нашей БМП место, как пронёся слух о смерти одного водителя из обоза. К сожалению, весть эта потом подтвердилась — проехав сотни километров за два дня напряженной дороги, умер девятнадцатилетний парень. Не выдержало сердце. Надо везти и он вёз…

Кто больше рисковал, — мы в сопровождении или они, — не известно. Таких вопросов там не возникало.

Яков Горбунов

«Лимонка» № 223 июнь 2003 г.

Еженедельник «Консерватор» (пожалуй, самая интересная из либеральных газет в путинской России) по техническим причинам опередил нас на несколько дней, опубликовав в последнюю пятницу отрывок из романа Захара Прилепина «Патологии». Роман, безусловно, — крупнейшее литературное, да и политическое событие. В России еще не было столь талантливой и открытой прозы о Чеченской войне, написанной непосредственным (со)участником. Чтобы переплюнуть прилепинские «Патологиии» нужны мемуары Буданова или Басаева, обладай те литературным талантом. Интересно, что «Консерватор» (в лице Дмитрия Быкова), выбрал тот же самый кусок великолепного романа, что и редакция «Лимонки», и даже назвал так же — ЗАЧИСТКА. Однако, либеральные консерваторы постеснялись опубликовать зачистку до конца. Мы не стесняемся.

Итак: Захар Прилепин, национал-большевик из Нижнего Новгорода, боец ОМОНа, участник двух Чеченских войн. Уже известный читателям «Лимонки»: тот самый, что как-то не пристрелил Ельцина. Аяяяй, товарищ Захар, эту ошибку придётся исправить…

редакция «Лимонки»

В телефонной трубке, словно в медицинском сосуде, как живительная жидкость переливался её голос. Она говорила, что ждёт меня, и я верил, до сих пор верю.

Утром я приезжал к ней домой. По дороге заходил в булочную, купить мне и моей Даше хлеба. Булочная находилась на востоке от ее дома. Я это точно знал, что на востоке, потому что над булочной каждое утро стояло солнце. Я шёл и жмурился от счастья, и потирал невыспавшуюся свою рожу. На плавленом асфальте, успевшем разогреться к полудню, дети в разноцветных шортах выдавливали краткие и особенно полюбившиеся им в человеческом лексиконе слова, произношение которых так распаляло мою Дашу несколько раз в течении любого дня, проведенного нами вместе. У меня богатый запас подобных слов и более-менее удачных комбинаций из них. Гораздо богаче, чем у детей в разноцветных шортах, поднимавших на меня свои хихикающие и стыдливые лица.

Булочная располагалась в решетчатой беседке, представлявшей собой пристрой к большому и бестолковому зданию. До сих пор не знаю, что в нём находилось. Кроме того, о ту пору никакие помещёния кроме кафе нас с Дашей не интересовали. Чтобы подняться к продавцу, надо было сделать шесть шагов вверх по бетонным ступеням. От стылых ступеней шёл блаженный холод, в беседку булочной не проникало солнце, но она хорошо проветривалась.

Я говорю, что, идя навстречу солнцу, я жмурился и вертел бритой в области черепа и небритой в области скул и подбородка головой, но войдя в беседку, я, наконец, открывал глаза. Видимо, оттого, что я так долго жмурился и вертел головой, и от солнца в течение нескольких минут ходьбы до булочной наполнявшего мои, не умытые, слипшиеся колцой, глаза, на меня, вошедшего в беседку, и сделавшего несколько шагов по бетонным ступеням, накатывала тягучая сироповая волна головокружения, сопровождающаяся кратковременным помутнением в голове. Открытые глаза мои плавали в полной тьме, в которой, скажу я вам, поэтическим пользуясь словарём, стремительно пролетали запускаемые с неведомых станций желтые звездочки спутников и межгалактических кораблей. Потом тьма сползала, открывая богатый выбор хлебной продукции, себе я покупал черный, вне всякой зависимости от его мягкости хлеб. На выбор хлеба Даше уходило куда больше времени. Собственно хлеба, в конце концов, я ей не покупал. Двенадцать-пятнадцать пирожных, уничтожение которых абсолютно никак не сказывалось на фигуре моей любимой девочки, впрочем, я об этом тогда и не задумывался, но когда задумался, мне это понравилось, — итак, полтора десятка или даже больше пирожных безобразно заполняли купленный здесь же в булочной пакет, мажа легкомысленным кремом суровую спину одинокой ржаной буханки.