Может быть, тюрьма и предусмотрена его сценарием жизни, но это уже не важно.

Человек стареет, чтобы наконец понять эту истину. И он понял.

Смирнов встал навстречу, указал рукой на кресло.

Кошерин сел и оглянулся, как пассажир зашедший в купе, в котором ему предстояло долгое путешествие. Смирнов удовлетворенно вздохнул и положил перед собой на стол руки. Эти руки были спокойны и уверены, что им не придется ничего записывать и вообще производить. В кабинете хватало всякой техники, которая это сделает гораздо лучше человека.

Молчание затянулось, Кошерин внутренне ликовал. Он так и предвидел, что если сам не скажет слова, то и капитан его не скажет. Он же победитель, а побежденный должен начинать первым — исповедоваться.

— Вы хотите от меня услышать историю моих преступлений, не так ли? — посмотрел прямо в глаза Смирнову Кошерин.

Так он всегда смотрел на подчиненного, которому должен был объявить нечто важное, касающееся его жизни.

Смирнов смягчил его взгляд лукавой искоркой, улетевшей тут же вглубь светло-серых глаз.

— Я уверен, что вы так и сделаете, иначе зачем вам было мне звонить и приходить.

— Затем, чтобы облегчить вашу задачу. Вы ведь этого хотели и надеялись на мою ежедневную память, мой страх, мое желание уйти от ответственности. У вас есть ко — какие доказательства, на основе которых вы можете поставить точку в так называемом деле Кошерина.

— Мы ведем совершенно другое дело — о пропаже вашего сына. Между прочим, начатое по вашему заявлению. Остальное меня интересует постольку поскольку.

— Это не совсем так. Вас интересует сегодня дело о смерти моей жены и найденного вами тайника. Интересует больше, потому что с сыном получилась напряженка. Следы обрываются у выхода из дома.

И вы их не найдете даже с помощью ваших технических прибамбасов, потому что Виктор, как бы вам это сказать, переместился в другой мир.

— Умер?

— В том то и дело, что нет. Именно переместился. Знаете, как йоги, которые на ваших глазах могут исчезнуть, или пойти по воде.

— Это все сказки, — со вздохом облегчения сказал Смирнов. — Я полагаю, что вы хотите увильнуть от прямого ответа, который может прояснить ситуацию.

— Сейчас я говорю истинную правду. Я и сам не большой знаток этих психиатрических штучек, и сам не верил в это. Но все это так и есть.

Виктор оставил известную вам записку, которую я назвал «Дневником». Насколько я знаю, вы пытались ее прочитать, но не смогли. Не смогли, потому что она была предназначена только для меня и еще для одного человека. А для вас нет.

— Не буду отрицать, мы пытались действительно прочитать текст, которого там не оказалось.

— Вот в этом «Дневнике» Виктор все и объяснил. Сегодня я дочитал последние страницы, потому и пришел к вам сообщить его словами — не ищите, закрывайте дело, так будет лучше.

— А конкретно еще что — нибудь он сообщил вам?

— Он ушел в другого человека, так сказать, поселился в нем. Жизнь его продолжается, но с нами он не желает больше иметь дела, потому вряд ли появится снова среди нас.

— Вы уверены в этом?

— Вполне. Больше того, он занят благородным делом воспитания одного замечательного юноши, у которого большой талант.

— Кто этот юноша?

— Мне не дано это сказать.

— Но вы знаете?

— Знаю. Но вы все равно ничего доказать не сможете, потому что это другая реальность.

— Нет никаких других реальностей, а есть уголовно наказуемые действия, например, сокрытие вещественных доказательств…

— Потому я и не хочу вам ничего рассказывать, потому что для нашего мира тот мир, в котором находится мой сын, непонятен. Вы ведь его даже не хотите представить, потому что мыслите узко материально. Впрочем, и я такой же. Но меня заставили поверить.

— Кто мог заставить вас поверить? — со вновь вспыхнувшим интересом спросил Смирнов.

— Факты.

— Так мы их и ищем. Лучше будет для вас, если вы их нам подробно изложите.

— Я вам и изложил. Это факты — фантомы. В них может поверить лишь человек развивающийся, совершенствующий свое сознание.

— Вы хотите сказать, что я и те органы, которые я представляю, а шире — государство — не развивающиеся, тупые.

— Вы система, которая тогда сможет поверить в другую систему, когда сама станет ею.

— Какая — то бессмыслица. Значит, вы не хотите, зная истинное положение дел, рассказать нам для окончания следствия по делу (еще раз напоминаю, начатому по вашему заявлению) о пропаже вашего сына?

— Я уже все сказал вам. Для того, чтобы перевести на нормальный язык, я скажу проще: в каждом из нас живут наши отцы, матери, дедушки и бабушки. Они, умирая, или еще раньше, переселились в нас.

Мы это называем генетикой. Но это не совсем точно, потому что существует мир, еще нами не познанный. И пока туда дверь для нас, материалистов, закрыта.

Произнося эту длинную тираду, Кошерин вдруг понял, что сам наконец начал понимать, о чем говорил с ним Виктор, о каком мире шла речь. Он вспомнил, что и с Розой одно время они разговаривали телепатически; вспомнил и телепередачи, посвященные биосвязи и книги… А как понимать записки Виктора, которые он читал? Ведь все это было в действительности: Виктор записывал в «Дневник» свои мысли и реагировал на мысли Кошерина, хотя их вслух он и не произносил.

В кабинете снова наступила тишина.

Кошерину больше нечего было сказать. Смирнов быстро обдумывал услышанное. Слова про генетику и родственную связь его убедили. И он похож в чем — то по рассказам матери на своего отца. Это правда. И ведь действительно, наука не может остановиться на констатации только генетики. А что, если действительно то, о чем только что так спокойно рассказал этот человек, правда?

Такого он и предвидеть не мог. Исчезновение человека связано с тем, что он существует в другом человеке. Следовательно, найти его просто нереально.

Смирнов отбросил мысли о реальности или нереальности происшедшего. Он готов был допустить, что так оно и есть. И в их управлении уже работал экстрасенс, который помогал обнаруживать преступников. При милицейских учебных заведениях начали появляться факультативы, о существовании которых еще несколько лет назад и предположить было нельзя. И они связаны как раз с исследованием мира, ранее неведомым.

Себе это можно объяснить. Но как объяснить суду всю эту белиберду? Без вещественных доказательств, без наличия следов исчезнувшего. Растворился в пространстве — такое доказательство поднимут на смех, а тебя точно уволят за слабоумие и направят в Павловку.

— Хорошо, — сказал Смирнов, вставая. — Я вас правильно понял, вы не желаете нам помогать. Придется поступить так, как я вам и обещал: присовокупить к этому делу убийство вашей жены и происхождение большой суммы денег. В обоих этих делах у нас имеются существенные вещественные доказательства и свидетельства. Вы свободны, Дмитрий Сергеевич.