Мой секс здорово хандрит. От пива на жаре, от ходьбы, от пустой болтовни, от того, что в принципе хандрит он уже давно и серьезно. Тем не менее, китаянка выглядит все симпатичнее и симпатичнее. В ее угловатой некогда пластике появляется все больше женских движений, словно танцевальных и зазывающих. Далее я слышу от нее только «камон».

Красный платок сбился на шею и превратился в алый пионерский галстук. Босоножки на каблуках – а—ля восьмидесятые – делали ее восхитительно высокой. Вся она словно из междувременья. Без ярко выраженных привязок к материку, к какой—то нации, к какой—то эпохе. Я назвал ее про себя Зойкой.

Зайдя в комнату, меблировка которой состояла из двух неудобных односпальных кроватей, подозрительного цвета занавески на окне и двух аскетичных стульев, Зойка задернула окно и подошла к стене. Сложила руки, уперлась локтями в стену и опустила голову вниз.

Это было похоже на попытку уклониться от общения. Но в этом был какой—то смысл. Глубокий и поверхностный одновременно.

– Камон… камон… – раздавался призывный шепот.

Она стянула со своей задницы юбку, оголив две трети аккуратных ягодиц.

И продолжала стоять в этой позе лицом к стене. Словно ожидая укола.

Мой солдат поднялся из могилы. Я снял штаны и приблизился вплотную. Провел членом по ее ягодицам. Громко хлопнул по ним несколько раз.

– О—о—о! – пропела она. – Кул бой…

Мой член уткнулся под ее задницу и внезапно утонул в неге ее гостеприимного тоннельчика. «Мы рады в этом темном тоннеле любой машине—иномарке». Я был удивлен анатомической легкостью произошедшего. Вспомнилась болтовня Брата про то, что дырки азиатских женщин находятся намного ближе к заднице, чем дырки европейские. И поэтому трахаться раком для азиаток – занятие с малых лет программное, а импровизацией является все остальное. Брат рассказывал, что, проверяя свою теорию, некоторое время не расставался с линейкой.

– К этому быстро привыкаешь, – с буддийской мудростью говорил он. – Как и ко всему хорошему, что есть в Азии.

Мне вспомнилось, как один раз он вынырнул с длинной линейкой из набора «Прилежный менеджер» из раскисшей от возбуждения азиатской впадины, хотя уместнее было бы сказать не вынырнул, а нос оторвал, и с восторгом практикующего патологоанатома зашипел:

– Еще, по—моему, и правее от центра. Гораздо правее. Нет, правда. Иди, посмотри…

…Она пищала, даже не думая поворачиваться. Видимо, в таких скромных рамках представлялся ей секс с незнакомцем. С европейцем. Как обязательный укол в школе, встать лицом к стене и спустить штаны на половину попы.

В какой—то момент она повернула ко мне свое лицо и спросила:

– Are you happy?

Я застыл, как вкопанный.

– Are you happy? – еще раз спросила она, пытаясь найти ответ в моих глазах.

Тяжелый вопрос, ставивший в тупик все живое и человеческое. Что на него ответить?

Тогда я еще не понял, что в Таиланде вопрос «а ю хэппи?» лучше переводить как «поменяем позу?». И философствовать на тему счастья и смысла существования человека на земле здесь ни к чему.

Мне было так хреново, что я хотел уйти сразу. Но в итоге остался с ней до утра. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, накопленная солнечная энергия дала кумулятивный эффект.

Нашел в тумбочке «Панасоник Бумбокс» и достал диск с песнями Тома Уэйтса и сборником из наших спектаклей. Заиграет или нет? Раздался «Блю Валентайн».

Она уже была одета в свой бесхитростный комсомольский наряд.

Я подошел к ней и сказал: «Let’s dance».

Танцевать под эту музыку одетым было кощунственно, по крайней мере, с моей стороны, и я снял майку и штаны. Ее обнаженность мне была не нужна.

Она положила мне руки на голые ягодицы и медленно водила по ним ногтями, задумчиво и меланхолично – в такт звучащей музыке.

Развернул ее и приставил к подоконнику.

– Yeah, I’m happy.

Заиграла песня из фонограммы к «Москве—Петушкам» Гарика Сукачева.

«Был бы рубль сорок семь – было б весело совсем».

Как эта песня могла заиграть сейчас? Наверное, снова стоит программа случайного выбора. Почему я постоянно нарываюсь на эту функцию во всех магнитофонах? Как там она называется на английском?

– О! Рок—н—ролл! – завизжала она.

В ритме бодрого ритм—энд—блюза я пытался разорвать ее худое тело на две половины. Так мы танцевали и трахались восемнадцать часов. Как же мне не хватает моей Джульетты…

Это был не секс, а какая—то истерия. Вдохновение никому не нужных стихов. Прослушивание всех любимых мелодий жизни одним залпом. Первые четыре раза я кончал довольно быстро, пока не наступил окончательный и бесповоротный «сухостой». Я перебрал все позы, в которых любил Джульетту. Все, что всплыли из памяти совокуплений в здравом уме.

Затем я попробовал исправить программу в старой допотопной магнитоле.

Вместо этого заиграл «Blue Valentine» подряд. Как называлась эта функция – я тоже не помнил. Когда подряд играет одна и та же песня.

В пустом ящике тумбочки нашел наклейки в форме сердечек, бонусные вкладыши из каких—то жвачек или презервативов. Наклеил по пять ей на каждую половинку попы. Одна маленькая попка развалилась на тысячи крошечных сердечек.

Затем спокойно, без импульсивных телодвижений трахал Зойку, стоящую на полу на четвереньках, ибо кончить уже, казалось, было не судьба.

Отходил и писал вольный перевод песни. Линь Цзы в это время курила на полу. Когда вдохновение пропадало, я поднимался с неудобного стола, а она послушно занимала удобную позицию.

В конце концов музыка и сексуальный марафон добили и ее. Она расплакалась и кончила одновременно. Судя по гамме ощущений из растерянности, восторга и сожаления – уж не в первый ли раз в жизни.

– You’re not happy. You’re a liar. You’re not happy!

Я погладил ее по зареванной щеке и поцеловал в полные слез глаза.

– You’re ready… a beautiful woman…

Я лег на спину. Она пососала, а затем залезла на меня сверху.

«У них и слезы на вкус другие», – подумал я, смакуя с недоумением.

Тьфу ты, блин. Никакой в жизни романтики.

Это ж я после кульминации в третьем акте в порыве эротического идиотизма сорвал с Антона Павловича презерватив и обрызгал ей все лицо. Со мной такое бывает.

Я понял часов через девять—десять: главная ошибка русских секс—туристов в том, что они используют европейские стандарты. Торопятся, суетятся. Привыкли на Родине, что за каждый час – бабки капают.

– А может, лучше еще вызвать…

– Нет, этих оставляем! – Кто—то всегда доволен происходящим больше других.