— Ваше Величество, — оказавшийся вторым советником посольства графом Жанду высокий церемонно поклонился, — посольство великого герцогства Урготского счастливо принимать венценосного гостя. К нашему глубокому сожалению, маркиз Габайру тяжело болен и не покидает спальни.

— Я слышал. — Альдо легко и красиво спрыгнул на рассерженные камни. — Мы решили навестить заболевшего друга. Мы надеемся, маркиз в сознании?

— О да, — закивал ургот, — в полном сознании, но говорить ему тяжело.

— Мы желаем видеть маркиза Габайру.

— Он будет счастлив, однако лекарь не исключает, что его болезнь заразна.

— Нам осенние простуды не опасны. — Сюзерен спокойно направился к крыльцу, и граф Жанду был вынужден пойти рядом. Проход между ливрейными слугами для троих был слишком узок, и Ричард отстал на пару шагов. Стало вовсе неуютно.

Массивные двери неторопливо распахнулись. Обитые медью створки были толще надорских, а кованый узор над головой весьма походил на подъемную решетку. Войти в урготскую резиденцию без ведома хозяев было трудно, выйти, похоже, еще труднее.

— Ваше Величество, прошу вас… — Ургот был почти так же высок, как Альдо, но много уже в плечах. Одно слово, посольский жук.

— Благодарю. — Сюзерен шагнул через массивный порог, пахнуло теплом и лекарственными травами. Вестибюль оказался под стать дому — темные панели, тяжелые светильники, огромные картины. У парадной лестницы замерло четверо офицеров с розовыми и голубыми лентами через плечо. Цвета принцесс, одна из которых станет талигойской королевой.

— Монсеньор, — слуга с бычьей шеей угодливо улыбался и тянул лапы, — прошу вас, монсеньор.

Юноша сглотнул и расстался с плащом и шляпой. Отчаянно захотелось сбежать или хотя бы сказать пару слов Мевену, но гимнет-капитана окружил десяток коричневых.

Святой Алан, следовало прихватить пистолеты. Ну и что, что они в доме дуайена Посольской палаты? Герцог Окделл — цивильный комендант столицы, он в ответе за жизнь сюзерена и может не расставаться с любым оружием.

— Ваше Величество, маркиз Габайру не встает с постели.

— Вы уже говорили, — кивнул Альдо, направляясь к лестнице, — а мы заверили, что не боимся заразы. Как здоровье Его Величества Фомы?

— Полагаю, у него разыгралась подагра, — вздохнул дипломат, — так всегда бывает к концу осени. К несчастью, это время года в Урготелле отличается сыростью. В талигойской столице климат более здоровый. Прошу вас направо…

— Да, — рассеянно кивнул Альдо, — несущие морскую влагу ветры налетают на Алатский хребет и проливаются дождями… Урготелла стоит в не слишком удачном месте.

— Вы совершенно правы, Ваше Величество, наши предки не приняли в расчет ветер. — Ургот казался удивленным, и Дик невольно улыбнулся: о причинах осенних дождей сюзерен узнал по дороге в посольство от него.

— Прекрасный портрет, — громко произнес Альдо, задержавшись у огромного, в полстены, полотна. — Его Величество Фома может гордиться красотой своих дочерей.

— Этот портрет написан весной прошлого года, — сообщил граф Жанду. — Работа Теотелакта Агарина.

Представить Альдо рядом с урготскими куклами было оскорблением. Неужели сюзерен, не испытав настоящей любви, навсегда свяжет себя с чужеземкой?

— Чувствуется рука мастера. — Альдо сделал шаг в сторону, и Ричард увидел Фому с принцессами. Герцог в бархате цвета спелой сливы и кудрявом парике напоминал барона Капуль-Гизайля, девица в розовом нюхала цветок, девица в голубом кормила голубков. Дик вгляделся в смазливые, обрамленные локонами мордашки. Голубая была потолще, у розовой в лице было что-то кроличье. Сестрам было далеко даже до Марианны, а до Катари и вовсе как до звезды, но портрет в Талигойе появился неспроста. Эр Август предупреждал, что Сильвестр решил избавиться от Ее Величества и женить Оллара на урготской купчихе. Кто бы мог предвидеть, что картина послужит законному королю…

— Талигойские художники не уступают урготским. — Сюзерен говорил весело, но Дик чувствовал в его голосе безнадежность. — Мы собираемся в скором времени сделать достойный подарок Их Высочествам, а сейчас проводите нас к маркизу Габайру.

Дуайен в подбитом белкой халате возлежал в кресле, больше похожем на короткую кровать. В комнате было нечем дышать, но посольские ноги были тщательно укутаны меховым одеялом.

— Какая честь для больного старика, — прокашлял Жоан Габайру, то ли собираясь подняться, то ли делая вид. — Какая неслыханная честь!

— Сидите, сударь, — махнул рукой Альдо. — Как вы себя чувствуете?

— Так же, как неделю назад, — хрипло произнес ургот. — В мои годы трудно уповать на быстрое выздоровление. Лекарь полагает, что я застудил верхнюю треть легких, а это весьма неприятно и исключает даже кратковременное пребывание на морозном воздухе.

Слова больного не расходились с делами. Запертые окна и тщательно задернутые портьеры зеленого бархата надежно защищали не только от мороза, но и от дневного света. Спальня освещалась камином и свечами, горящими на письменном столе и низеньком, заставленном склянками столике под рукой больного.

— Нам не хватает вашего общества. — Сюзерен опустился в одно из четырех кресел и кивнул Дику. — Садитесь, Окделл. Маркиз, полагаю, вы знаете нашего спутника?

— Разумеется. — Старческие глаза, бурые, как разведенный молоком шадди, уставились на юношу. — Я впервые обратил внимание на этого достойного молодого человека, когда он приносил присягу оруженосца, и с тех пор стараюсь не терять его из виду. Властитель Надора проделал большой путь, весьма большой и весьма примечательный…

— Окделлы верны своему государю. — Святой Алан, ну зачем Габайру понадобилось вспоминать Фабианов день? Конечно, он не имел в виду ничего плохого, и все-таки…

— Верность — замечательное качество, — сухая, похожая на причудливый корень рука поднесла ко рту большой платок, — и весьма редко встречающаяся. Наши времена склоняются к здравому смыслу, а не к бессмысленному самопожертвованию, как бы красиво оно ни выглядело. Большинство, как это ни печально, предпочитает чистой совести и посмертной славе бренное существование.

— Повелители Скал всегда принадлежали к меньшинству, — улыбнулся сюзерен. — О готовности Ричарда отдать свою жизнь за жизнь сюзерена говорит цепь Найери. Маркиз, мы не хотим утомлять вас и потому будем кратки. Получил ли Его Величество Фома наше письмо? Кроме того, мы готовы принять ваши верительные грамоты, что избавит вас от поездки к экстерриору.

— Я очень сожалею, — закашлялся посол, — но последнее письмо Его Величества, достигшее этого дома, подписано 14-м днем Осенних Ветров. Я четырежды отправлял в Урготеллу курьеров, но у меня нет уверенности, что они достигали цели.

— Отправьте еще раз, — предложил сюзерен. — Мы обеспечим вашему курьеру надлежащий эскорт.