— Ну правильно, — сказал Константин. — Ты же все должен делать по-своему, так? А на то, что твоя мать, Зои, Сьюзен, я притащились сюда черт знает из какой дали, тебе наплевать.

— Нет. Не наплевать. Честное слово, я благодарен вам за то, что вы проделали такой путь, чтобы поприсутствовать на моей выпускной церемонии. На которую я пойду ради вас. Но в привычной для меня одежде.

— Тогда забудь об этом, — заявил Константин. — Не делай ничего ради нас. Не напрягайся.

Билли покачал головой. У Мэри уже текли слезы. Сквозь горячую их пелену она увидела, как Билли поднимается с софы, говоря:

— Каждое дело можно сделать только двумя способами, верно, пап? Один из них твой, другой неправильный. Нам следует сфотографироваться в гарвардском Дворе, а после церемонии усесться в машину и поехать в какой-нибудь жуткий французский ресторан. Ты же приехал не для того, чтобы увидеть, как мне вручают диплом. Ты приехал, чтобы увидеть, как вручают диплом сыну, каким он должен, по-твоему, быть. Ну так у меня есть для тебя новость. Это два разных человека.

— Хорошая речь, — сказал Константин. — Очень хорошая. Скажи только, мистер, куда ты подевал свое сердце? Ты хоть понимаешь, что ты делаешь со своей матерью?

— О том, что я делаю с моей мамой, я с мамой и поговорю. Сейчас речь идет о тебе и обо мне. Правильно? Тебе хочется выглядеть в Гарварде важной шишкой, позировать перед камерой с молодым человеком в шапочке и мантии. Слушай, я тебе таких могу хоть полдюжины предоставить. Больших, крепких ребят, коротко остриженных, собирающихся поступать в юридические и бизнес-школы. Я обзавелся здесь самыми разными связями, могу раздобыть для тебя камеру, мы пойдем на церемонию и…

— Заткнись! — рявкнул Константин. — Заткнись, мистер.

Лицо его потемнело, кулаки были плотно прижаты к бедрам. Мэри понимала: еще пара секунд, еще четверть унции таких вот провокаций — и он набросится на Билли.

— Кон, Билли, прошу вас, — прошептала она.

— Маме не важно, в какой одежде я буду получать диплом. Ведь не важно, мам?

— Я не знаю, — ответила она. — Я просто… прошу вас. Не ссорьтесь.

— Не поступай с ней так, — сказал Константин. — Не смей.

Билли кивнул.

— Это было ошибкой, — негромко произнес он. — Мам, пап, простите меня за то, что вам пришлось впустую проделать такой путь.

И он, аккуратно обогнув отца, направился к двери.

— Куда это ты собрался? — требовательно спросил Константин.

— На прогулку. Потом, может, в кино загляну. Ты как, Зои? Пройтись не хочешь? В «Орсоне Уэллсе» показывают «Полуночного ковбоя».

Зои заморгала — так, точно и сама успела забыть о своем присутствии здесь. «Все пропало», — подумала Мэри. Все усилия, вся любовь, все нити, которыми дни старательно пришивались один к другому, — все это свелось к пустоте.

Зои сказала:

— Не могу. Прости. Я должна остаться с Мэри и Константином.

Она теперь упрямо называла их по имени. И никакие наказания, никакие уговоры тут не помогали.

— Ладно, — сказал Билли. — До встречи.

И ушел. Дверь со щелчком закрылась. Мэри думала, что муж бросится за ним, но он даже не шелохнулся. И никто из них не шелохнулся.

— Невероятно, — сказал Константин. — Невероятно.

Слезы уже вовсю текли по щекам Мэри. Горячие, тяжелые, они сбегали к подбородку. Мэри достала из сумочки носовой платок, тоненьким голосом спросила:

— И что мы теперь будем делать?

— Пойдем на чертову церемонию, вот что, — ответил Константин. — Давайте трогаться. Нас Сьюзен в отеле ждет.

Но с места никто не сдвинулся. Зои так и сидела на софе, уставившись на носки своих туфель, а Мэри изо всех сил старалась удержаться, чтобы не наброситься на дочь с криком: «С тобой-то что не так? Что у нас происходит?»

— Так пойдемте же, — повторил Константин.

— Кон.

— Все. Ни слова больше. Нас ждет Сьюзен. Мы идем к ней.

— Мне нужно в уборную, — сказала Мэри.

— С тобой что-то не так?

— Все хорошо. Просто подождите меня минутку, ладно?

Она пересекла комнату и пошла по коридору. Миновала запущенную кухню с желтыми плиточными стенами, закрытую дверь, еще одну. Никакая уборная ей не требовалась, она хотела побыть в одиночестве, хотя бы пару минут. Сосредоточиться и постараться наполнить воздухом легкие. Отыскав ванную комнату, Мэри заперлась, достала из сумочки пилюлю, проглотила ее и постояла немного у раковины, просто дыша. В раковине лежал длинный, темный, свернувшийся знаком вопроса волос. Покрытое пятнами зеркало, керамическая чашка с тремя зубными щетками, принадлежавшими Билли и двум его соседям, которых она ни разу не видела. Какой из них чистит зубы Билли, Мэри не знала. Желтой, расплющенной? Той, что поновее, погуще, ярко-зеленой, с жесткой, как у щетки для волос, щетиной? Чистенькой, с прилипшим к ее краю полумесяцем зубной пасты? Ни одна из них не говорила с очевидностью о Билле, но ни одна и не была неоспоримо чужой. И внезапно Мэри поняла, в какой полноте утратила она представление о сыне. Собственная ее жизнь, ритм работы по дому, уход за ним казались ей настолько реальными, настолько значительными, что жизнь других, протекающая где-то вовне, даже жизнь ее детей, сместилась на обочину, в сферу обособленную и неизменяемую, как фотография. Конечно, она постоянно думала о Билли, но несколько отвлеченно, как думала между сериями телевизионного фильма о его персонажах. И вот она очутилась в ванной комнате, где сквозь резкий запах хлора проступает запашок плесени. Увидела зубные щетки. И пока она смотрела на них, ее окатила волна тревоги — такая мощная, что Мэри пришлось присесть на краешек ванны и наклониться, опустив голову почти до колен. Дыши, сказала она себе. Успокойся. Впусти в себя воздух. Ей показалось, что времени почти никакого и не прошло, а Константин уже стукнул в дверь и спросил, все ли с ней в порядке. «Все хорошо», — весело ответила она и, протянув руку к туалетному бачку, спустила воду. Вставая, она ощутила мгновенное желание схватить зубные щетки, все три, и сунуть в сумочку, чтобы потом, попозже, рассмотреть их внимательнее, попытаться понять, какая принадлежит сыну. Нет, это было бы безумием. Все сразу догадаются, кто их утащил. Константин снова постучал в дверь:

— Мэри? Можно, я войду?

— Нет, — ответила она слишком резко. И добавила тоном более спокойным: — Все хорошо. Правда.

Последний вдох, выдох. А затем она, прежде чем открыть дверь, сняла с вешалки для полотенец красную махровую салфетку и быстро, почти бездумно, опустила ее в сумочку.

Услышав, что на церемонию им придется идти без Билли, Сьюзен сказала:

— А какой в этом смысл?

Она была в зеленом с белыми цветочками платье, приталенном, с расширяющейся к низу юбкой. Возможно, несколько коротковатом — на вкус Мэри, — но в остальном Сьюзен выглядела безупречно: поблескивающая розовая помада на губах, волосы до плеч. Вопрос она задала, глядя в глаза Константину. Номер отеля просто светился, как и сама Сьюзен, чистотой и праведностью.