Скорее всего, где-то в непосредственной близости от его двери, куда потом была повешена. Исходя из этого, логично предположить, что и козел, чьи рога здесь использованы, тоже был из ближнего окружения. И такое животное было в наличии: козел Тауфлиба. Лапидиус и не заметил, как начал крутить колесо быстрее. Тауфлиб убийца? Вон как! Чем дольше он об этом думал, тем вероятнее казалось предположение. Он вспомнил все странности этого человека. Его чудаковатые манеры, скверный характер, его холостяцкую жизнь и слабоумного подмастерья Горма. Горм, которого не хотел брать ни один мастер — а Тауфлиб взял.

Лапидиус все вертел и вертел колесо. Если это и вправду совершил мастер, то где же сам труп? Голова принадлежит какому-то телу. А если дело обстоит именно так, то оно должно как-то обнаружиться. Может, и оно находится где-то совсем рядом? Рука Лапидиуса повисла в воздухе. Может, в доме Тауфлиба? Или — что за жуткая мысль! — даже в его собственном?

Лапидиус потерял покой. Ничего ему вдруг не стало так безразлично, как третий герметический принцип для получения золота. Надо перевернуть весь дом. Сейчас, немедленно. Каждую каморку, каждый угол. Снизу доверху и обратно, и только когда будет абсолютно уверен, что под его крышей не лежат никакие части мертвого тела, он успокоится. Он вскочил и немедленно бросился претворять свои намерения в жизнь.

Но как он ни старался в следующие часы, так ничего и не нашел. Нигде.

За это время его пульс нормализовался, и он снова мог ясно мыслить. «Если бы труп был в моем доме, Крабиль бы его вчера обнаружил, — сказал он себе. — И как мне раньше это не пришло в голову?» Он закончил поиски и, почти умиротворенный, уселся в своей лаборатории.

— О Боже, Боже! Вам чё, худо, хозяин? — Марта, вернувшись от матери, стояла в дверях.

— Нет-нет, просто я кое-что искал.

— Чё искали-та? Чёй-то надобное? Как по вам, хозяин, дак скажешь, что больно надобное!

— Нет-нет, — Лапидиусу хотелось поскорее закончить разговор. — Просто это связано с женским черепом.

— Чё-о-о?! Чё с чем? Целай город дерет про то глотки, и вы, хозяин, туда же? Да где ж энто он?

Лапидиус был готов отхлестать себя по щекам. Нет бы придумать какую отговорку, а он брякнул правду! Теперь всех спящих собак перебудит.

— Не ломай себе голову. Во всяком случае, и начальник стражи этого не знает, — он поднялся и начал разбирать свою экспериментальную установку.

— Крабиль-та? Нее, энтот точно не знает. А то бы сподобился сказать-та.

— Да-да. Ну ладно, займись едой.

Однако Мартово любопытство не было удовлетворено. С женской хитрецой она спросила:

— Можа, я найду, чё нада-та, а, хозяин? Глянуть щё разик?

— Нет.

— А где вы глядели-та?

— Везде. Ну, давай, за дело!

— Ага, хозяин. Я вот давеча тоже чё нашла, большой черпак, меднай-то, и нипочем не угадаете, где, в погребе себе лежал, дак я его обыскалась…

Холодный пот прошиб Лапидиуса. Глупая девка чуть не добралась до его тайника!

— Ну все, хватит болтать, я хочу есть!

— Ага, хозяин, щас сделаю хлебца с маслицам. Скорехонько.

— Хорошо. Этого достаточно.

Лапидиус снова погрузился в размышления. Ему было трудно, почти невозможно создать себе полное представление о Тауфлибе. Еще недавно он был уверен, что мастер — один из трех «сынов дьявола», а сейчас опять одолели сомнения.

Он заставил себя продумать все с начала. Буквы «F» и «S» на лбу мертвой Гунды Лёбезам вели прямиком к Фрее, кто-то хотел таким образом обвинить ее в колдовстве и убийстве. Но эти же буквы могли означать и Filii Satani. Возможно, они заключают в себе двойной смысл. В любом случае, надо исходить из того, что есть некие «сыны дьявола» и Фрея вступала с ними в контакт, хоть и не может вспомнить подробности из-за провалов в памяти. Но так или иначе она видела «говорящие» глаза и руки. Принадлежали ли они Тауфлибу? Однако, что еще важнее, Фрея слышала голос. Здесь следует заметить, что она не признала его, когда мастер ставил замок на жаровую камеру. Это говорило в его пользу. И против подозрений Лапидиуса. С другой стороны, нельзя не принимать во внимание тяжелое состояние его пациентки.

Лапидиус долго ломал себе голову и пришел лишь к одному заключению: даже если Тауфлиб и является одним из «сынов дьявола», то остаются еще двое других.

Но кто они?

Третий сын дьявола стоял над постелью грузной женщины. Он не мог разглядеть ее хорошо, потому что лунный свет, проникавший в комнату через узкое окно, слабо освещал ее телеса. Однако он узнал спящую. Аугуста Кёхлин. Жена рудокопа лежала к нему лицом. Из полуоткрытого рта вылетали чмокающие звуки. Пуховое одеяло съехало на сторону и приоткрыло почти обнаженную грудь.

Третий сын дьявола почувствовал, как наливаются его чресла. Рука сама собой потянулась, чтобы пощупать дебелые округлости, но в последнее мгновение ему удалось ее остановить. Он пришел сюда не для того, чтобы позабавиться с женой рудокопа.

Вместе со Вторым сыном дьявола, стоявшим за его спиной, он пришел выполнить поручение.

Очень важное поручение.

Вальтер Кёхлин уже многие годы не делил с женой супружеское ложе. Тому было несколько причин. Одна из них состояла в том, что жена больше не была расположена к плотским утехам, по крайней мере, последние месяцы. Вторая заключалась в том, что своими телесами она занимала большую часть постели, оставляя ему лишь краешек. А третьей и самой важной причиной являлось то, что он сам жутко храпел. Храп, вылетавший из его открытого рта, был таким громким, что на него жаловалась даже их соседка Друсвайлер.

Сам Кёхлин его не слышал. Только по утрам чувствовал себя разбитым и не выспавшимся, поскольку ночью по нескольку раз просыпался, большей частью после того, как приснится, что он задыхается. А виной тому — затрудненное дыхание, которое шло рука об руку с храпом.

Этой ночью все было так же. Кёхлин храпел и хрипел, хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу, и, наконец, перед тем как задохнуться во сне, проснулся. От нехватки воздуха в висках стучало. Он постарался дышать ровно и снова заснуть. И тут услышал шум. Он доносился из соседней комнаты, где спала жена. Это был не обычный шорох, какой бывает в доме по ночам, нет. Звук был похож на приглушенное мужское покряхтывание.

Полный дурных предчувствий, Кёхлин поднялся с кровати. В последнее время в Кирхроде поговаривали, что его Аугуста строит глазки начальнику стражи, но он над этим только посмеивался. По крайней