Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Харлен быстро распахнул глаза, словно сова, когда ее внезапно разбудят, и спокойно сказал:
– Привет, Мак Брайд.
Дьюан чуть не подпрыгнул от неожиданности. Но взял себя в руки и произнес:
– Привет, Харлен. Ну, как ты, в порядке?
Харлен попытался улыбнуться и Дьюан заметил, как тонки и бескровны стали губы мальчика.
– Да я нормально, – ответил тот. – Я проснулся только здесь от того, что жутко болела голова и вся рука была размолота к чертовой матери. А в остальном я в порядке.
Дьюан кивнул.
– А мы думали, что ты в… – тут он чуть помедлил, не желая произносить слово «кома».
– Умер? – договорил за него Джим.
– Нет, – Дьюан отрицательно покачал головой. – Лежишь без сознания.
Веки Харлена задрожали, словно он собирался соскользнуть в эту самую кому. Затем он открыл глаза пошире и нахмурился, стараясь сфокусировать зрение.
– Думаю, так и было. Я хочу сказать, я и был без сознания. Я проснулся всего несколько часов назад с этой вшивой головной болью и увидел, что мама сидит рядом на постели. На минуту я даже подумал, что сегодня воскресенье. Черт, несколько минут я даже не мог понять, где я нахожусь. – С этими словами он оглянулся вокруг, словно еще не до конца был уверен, что находится там, где находится.
– А где твоя мама сейчас, Джим?
– Она пошла в кафе через площадь позавтракать и позвонить своему шефу, – Харлен выговаривал слова медленно, словно каждое слово причиняло ему боль.
– Но ты точно нормально себя чувствуешь? – Снова повторил вопрос Дьюан.
– Да, пожалуй. Сегодня утром сюда привалила целая толпа докторов, они и лампочками мне в глаза светили, и заставляли меня считать до пятидесяти и всякое такое. Даже спросили, могу ли я сказать, как меня зовут.
– А ты можешь?
– Конечно. Я им сразу сказал, что меня зовут Дуайт Сукин Сын Эйзенхауэр, – и с трудом, превозмогая боль, Харлен улыбнулся.
Дьюан кивнул. Времени у него было немного.
– Джим, ты помнишь как ты расшибся? Что именно произошло?
Харлен поднял на него глаза и смотрел долго, долго. Дьюан заметил, как неестественно расширены у мальчика зрачки. Губы его дрожали, словно он пытался удержать улыбку на месте.
– Нет, – выговорил он наконец.
– Ты не помнишь, ты был в Старом Централе?
Харлен зажмурил глаза, голос его стал тонким как писк.
– Я не помню вообще ни хрена, – ответил он. – По крайней мере, ничего после нашего сраного собрания в Убежище.
– В пещере, – повторил следом за ним Дьюан. – Ты говоришь про субботу.
– Ага.
– Но ты помнишь субботний вечер? Что было после пещеры?
Глаза Харлена блеснули, теперь в них ясно читался гнев.
– Я же только что сказал тебе, толстяк, что не помню.
Дьюан снова кивнул.
– Ты лежал в мусоросборнике около Старого Централа, когда тебя нашли в субботу утром…
– Угу, мама мне уже рассказала. Она даже заплакала, когда говорила об этом, будто это она виновата.
– Но ты не знаешь, как ты туда попал? – до слуха Дьюана донеслось раздавшееся по громкой связи обращение к доктору.
– Не-а. Я ничего не помню из субботнего вечера. Припоминаю только, как ты, О'Рурк и еще несколько засранцев вытащили меня из постели, стукнули чем-то по башке и бросили в мусоросборник.
Дьюан бросил взгляд на массивную повязку на руке Джима.
– Мама Кевина говорит, что твоя мама сказала, что твой велосипед нашли на Брод Авеню, около дома Старой Задницы Дуплетом.
– Серьезно? А мне она ничего такого не говорила, – голос Харлена звучал отсутствующе, вяло и был начисто лишен всякого любопытства.
Дьюан провел пальцами по мягкому краю одеяла.
– Тебе не кажется, что ты мог оставить его там, когда отправился следить за миссис Дуббет? Например, пошел за ней в школу?
Харлен приподнял левую руку и прикрыл глаза. Его ногти были обкусаны почти до крови.
– Слушай, Мак Брайд, я же сказал, что ни хрена не знаю. Оставь-ка меня одного, ладно? Тебе ведь даже не полагается входить сюда, так?
Дьюан потрепал мальчика по плечу, прикрытому сверкающим чистотой больничным халатом.
– Но мы все хотели знать, как ты тут, – защищаясь, объяснил он. – Майк, Дейл и другие ребята хотят проведать тебя, как только тебе станет получше.
– Ага, ага, – теперь ладонь мальчика лежала у него на губах и голос Харлена звучал приглушенно. Пальцы выбивали дробь на тугой повязке.
– Они будут рады узнать, что ты в порядке, – Дьюан глянул в сторону холла, где теперь собирался персонал, возвращаясь с обеда и видимо приступая к своим обязанностям. – Принести тебе чего-нибудь?
– Мишель Стаффни, пожалуйста. И лучше нагишом, – хмыкнул Харлен, все еще прикрывая ладонью лицо.
– Отлично, – отозвался Дьюан и двинулся к двери. В эту минуту холл был пуст. – Мы попозже прихватим тебя, Жареный Картофелина, – это прозвище было в большом ходу у них, когда ребята учились в четвертом классе.
– Эй, Мак Брайд, – неожиданно выдохнул Харлен.
– Что?
– Ты все-таки можешь сделать для меня одну вещь, – из микрофона громкой связи что-то рявкнуло на весь холл. На улице, за окном, кто-то включил газонокосилку. Дьюан молча ждал. – Включи, пожалуйста, свет, – пробормотал Харлен. – Включишь?
Дьюан прищурился на яркий солнечный свет, заливавший комнату, но лампочку все-таки включил. В ослепительном свете дня ее сияние было даже незаметно.
– Спасибо, – пробормотал Харлен.
– Слушай, а ты хорошо видишь, а, Джим? – голос Дьюана звучал очень мягко.
– Нормально. Я все вижу, – Харлен опустил ладонь и как-то странно посмотрел на Дьюана. – Это просто… Ну… Если я опять засну, я не хочу просыпаться в темноте. Понимаешь?
Дьюан кивнул, еще секунду помедлил, но не придумав что бы еще сказать, помахал Харлену и выскользнул в коридор. Там он сразу направился к выходу.
Дейл глянул на ружье, которое держал в руках Си Джей, на его прыщавую физиономию и подумал: Господи, кажется я сейчас умру. Эта совершенно новая для него мысль словно бы заморозила происходящее в какой-то монолитный блок впечатлений: Конгден, Арчи Крек, тепло солнечных лучей на лице, темные в тени листья деревьев и голубое небо над головой и позади Си Джея, волна тепла, наплывающая от гравия и раскаленных рельсов, голубая сталь оружейного ствола и легкий, но странно головокружительный запах масла от самого ружья, все это скомбинировалось и запечатало момент так же прочно, как капля янтарной смолы запечатала в себе паука миллион лет назад.