– Выходит, если Путин не выиграл войну в Чечне, то и Кадыров ничего не выиграл?

– Если выведут войска из Чечни, вернут всех пропавших без вести, захотят показать, что здесь демократия, что наш народ любят, – это другое дело. Но сегодня этого нет. Сегодня продолжают убивать, увозить ночью людей, люди в страхе живут. Да, Кадыров хочет что-то делать, но он сам мне говорил, что за последние три месяца похищено и пропало без вести около 70 человек. Это делают спецслужбы. А Кадыров говорит: надо войска куда-нибудь спрятать, увести, дать народу работать, денег, после этого только будет мир.

– Вы говорили про деньги. Когда вы жили в лесу, вам не хватало еды и оружия?

– Да нет, у нас было все необходимое. Нам не очень много надо было. Мы не атаковали, не штурмовали, мы оборонялись, держали позиции. Не было громких нападений, операций. И, конечно, нам народ помогал. И сейчас помогает. Ведь все равно люди больше уважают масхадовцев.

– То есть Масхадов фактически не воюет?

– Он и не должен воевать, он президент Ичкерии.

– И все, кто с ним, тоже не воюют? Это такая политическая оппозиция?

– Да, так и есть.

– Значит, воюет только Басаев?

– У Басаева другого выхода нет. Его даже свои считают террористом, нехорошим человеком. Хоть и уважают его, и никто из чеченцев ничего плохого ему не сделает, но и осуждают. Я не могу это объяснить, меня чеченец бы понял.

– У Масхадова к Кадырову есть какая-то личная ненависть?

– Нет. Личного ничего нет. Когда Кадыров ушел к федералам, мы считали его предателем, Масхадов считает и теперь. Масхадов и меня теперь считает предателем.

– А вы как человек, знавший Масхадова, как думаете – выйдет Масхадов?

– Если он не изменился, я думаю, нет. Потому что я очень хорошо его знаю.

– Магомед, а почему именно за вас так бились Кадыровы?

– Они меня любят (смеется). Мы же бенойцы. И жена моя – их родственница.

– И потому что вы авторитетный?

– Они, наверное, считают так. Я простой человек. Я уже 13 лет на этом пути, бегаю, стреляю, меня многие знают, уважают, конечно. И с Кадыровым до 1999 года мы были близки, Рамзан еще маленький был, мы были в хороших отношениях. Кадыров знает, что я не вероломный, и если я стал рядом с ним, то это уже навсегда. Он всегда хотел, чтобы я был рядом с ним. И когда я пришел, он сказал: у меня нет желания убить тебя, я хочу сделать тебя товарищем.

– Я так понимаю, именно это отношение по-настоящему сделало вас его сторонником?

– Когда я выходил, я вообще не знал, что со мной будет. Я говорил очень нехорошие вещи в адрес Кадырова, я на его месте не простил бы. Поэтому когда я вышел из леса, я не ожидал, что меня так примут. Я думал, что будут издеваться, мучить. Я на это согласился – лишь бы отпустили моих родственников. Но Рамзан отнесся ко мне с уважением.

– Это правда, что у вас граната была в руке, когда вы пришли к Рамзану?

– У меня граната в руке была всю дорогу, пока я ехал из Беноя в Гудермес. Еще пистолет и запасная граната. Но когда я выходил из машины в Гудермесе на базе Рамзана, он дал понять, что у него нет оружия. И он вел себя спокойно, шутил. Он построил своих ребят там, у себя на базе, и, когда я вышел из машины, ко мне подбежал один его парень и отрапортовал: «Товарищ министр обороны, за время вашего отсутствия происшествий не было!» Я тогда еще не совсем верил, но Рамзан показал свое уважение ко мне. И я очень благодарен за это.

– Вы верите, что Кадыров чего-то добьется в Чечне?

– Да, Кадыров неплохой человек. Он очень прямой и жесткий, он хочет добиться чего-то хорошего. Давай скажем прямо, он же не русский. Он чеченец. И он хочет, чтобы история говорила о нем хорошо. Раньше я этого не понимал и назло ему не хотел понимать его позиции.

– Как думаете, Кадыров добьется, чтобы из Чечни ушли российские части?

– Я не знаю, уйдут или нет, но я знаю, что они не хотят уходить. Потому что они здесь зарабатывают. Но пока они здесь, не будет мира. У Кадырова сегодня уже есть сила. В его милиции ребята, которые тоже воевали против России, они служили когда-то в нацгвардии Ичкерии, умеют воевать и воюют, они надежные ребята. То есть Кадыров может и без России что-то делать, а Россия все равно ничего здесь не добьется. Только чеченцы смогут здесь что-то изменить. Еще в 2000 году в Дарго стояла бригада, 15 тыс. человек, много техники. В Энгеное полк численностью 7000 человек сидел и сидит до сих пор. Они все хотели поймать меня и уничтожить. Проверки, спецоперации, они все села и леса обшарили, и ничего не могли мне сделать. Я смотрел на них и смеялся. Я ходил рядом с ними, видел их, даже разговаривал иногда с ними. С ними нетрудно воевать, потому что они не чеченцы, они ничего не знают здесь. А информации у них очень мало, потому что их осведомители боятся. Если кто узнает, что чеченец – стукач, на весь его род падет этот позор.

– Вы говорите, что 13 лет воюете. Не жалко потерянного времени? Могли ведь жить с семьей, с детьми.

– О Аллах, не жалко. Я все делал правильно. Я не убивал людей, не похищал, я не воевал за ислам, я воевал за независимость. Я хочу жить как все люди, со своей конституцией. Чтобы мы наравне с Россией могли договариваться с другими государствами, чтобы у нас был бизнес, чтобы люди жили спокойно и в достатке. За это воевать не стыдно.

– Люди, которые сложили оружие вместе с вами и после вас, не могут вернуться назад?

– Туда, в лес? Нет, что вы. Ни мне, ни им нет обратной дороги. Нас никто не примет и никто не поверит. Наоборот, убьют. Я тоже не поверил бы. Нас уже считают предателями.

– Вам обидно?

– О Аллах, обидно. Конечно. Я мучаюсь… Но я всегда хотел, чтобы у народа все было нормально. Я не искал для себя выгоды, или богатства, или власти. Я хотел что-то хорошее делать. Построить государство. И сейчас тоже я хочу делать что-то хорошее для народа, уже здесь. Если честно, сейчас я хочу помогать Кадырову, я хочу построить с ним республику, нормальную, как Дагестан, помогать Кадырову, быть ему верным. Я не двуличный человек. Я буду помогать Кадырову от души. И это поможет мне успокоиться.

Мы выходим во двор. Одна из девочек подходит к Магомеду.

– Мои пять девочек, – говорит Хамбиев. – А вон тот, маленький, – сын. Ему три года.

– Он отца до сих пор не признал, – говорит брат Магомеда Джабраил. – Подходит к матери и говорит: этот чужой, он когда уйдет?

Мы пытаемся подвести ребенка к отцу для снимка, но мальчик упорно не хочет приближаться.

– Я назвал его Алхазур, – говорит Магомед. – В честь убитого друга.

– Вы много друзей теряли?

– Много. Аллах видит, лучше бы я был с ними, чем здесь.

9 мая 2004 года на грозненском стадионе «Динамо» во время военного парада прозвучал мощный взрыв. Президент Чечни Ахмат Кадыров погиб – взрывчатка была заложена в землю прямо под скамьей, на которой он сидел. На стадионе проводились строительные работы, и взрывчатку заложили во время этих работ. Но рассчитать, где будет сидеть президент Чечни, могли только самые преданные ему люди. Поэтому после теракта многие заговорили о предательстве в рядах Кадырова. Говорили и о том, что его смерть очень выгодна Москве – именно сейчас, когда он официально объявил о том, что примет Масхадова и добьется для него прощения у Путина. Прощение Масхадова не входило в планы Кремля – этот человек слишком много знал, к тому же Путин не сумел бы объяснить своим генералам, почему прощает Масхадова. Ахмат Кадыров слишком далеко зашел и не рассчитал свои силы. Генералитет давно копил на него злобу. Слухи, ходившие по Чечне после смерти Кадырова-старшего, были как раз о том, что за этой смертью стоят русские генералы. Никто не верил, что басаевские боевики смогли бы пронести бомбу на стадион, который несколько раз проверялся охраной разного уровня.