…Со стороны реки, белокаменный храм Спаса Нерукотворного, – небольшой одноглавый бесстолпный четверик и колокольня с островерхим шатром, – величаво возвышался над пустеющим селом Спасское-Котово. Вот уже месяц, как часть домов разбиралась и вывозилась из зоны планируемого затопления, но самое высокое место с храмом должно было остаться над водой. Тем не менее, судя по движению во дворе, здесь тоже происходило выселение. Тропа проходила рядом и непривычная суета у ворот храма заставила Виктора с Иваном замедлить ход. За кованой оградой стояли три телеги, на которые монашки в чёрных рясах суетливо укладывали иконы, книги, церковную утварь и даже куски лепнины. Человек в фуражке нетерпеливо ходил между повозками, осматривал поклажу, что-то говорил, то красноармейцу с винтовкой, то сгорбленной старухе. Старуха, периодически, едва поднимала и опускала костлявую правую руку. Подойдя к связке книг, она пальцем потыкала на обложку, ни к кому не обращаясь, проговорила: "Вот, вот где истина жизни. А вы её в печку, небось". Человек в фуражке повернулся: "Да, можете забрать эту галиматью. Теперь здесь типография будет. Нужные книги будут печатать".

Резкий удар в колокол парализовал всех. Взоры устремились на колокольню. – Это же отец Дмитрий! – старуха суетливо крестилась, – ой, не к добру, не к добру… Растрёпанный седой священник в чёрной рясе неистово раскачивал язык большого колокола и мерно ударял. Монашки замерли. Человек в фуражке махнуд другому красноармейцу, стоявшему у ворот: "Сычёв, сбегай, оттащи его оттуда, а то мы от грохота с ума сойдём". Сычёв снял с плеча винтовку. Поспешно стал поднимался по каменным ступеням. Три пролёта невысокой колокольни он преодолел быстро. Вышел на площадку, схватил священника за рукав, но тот отмахнулся. Вторая попытка красноармейца тоже не увенчалась успехом. Перекошенное злое лицо старика металось во все стороны. Красноармеец покачнулся от толчка в плечо. Старик что-то кричал и ещё громче ударял в колокол. Красноармеец развернул приклад винтовки и ринулся на старика. Тот только успел отвести язык колокола, как удар прикладом пришёлся в висок. Священник казалось замер, но спустя секунду, держась за канат, обмяк.

Иван с ужасом смотрел на колокольню и мелко крестился.

7

Ковалёв запустил растопыренную пятерню в самую гущу своих вьющихся волос. Нет, с такими лохмами к Никитишне идти не хотелось. Постричься можно было у мрачного латыша, но его машинка с тупыми ножами, буквально рвущая волосы, вызывала отторжение, да и остающийся после такой экзекуции седоватый ёршик убивал последние черты индивидуальности. Ковалёв решил выкручиваться самостоятельно – когда-то неплохо получалось. Он выдвинул нижний ящик стола, приподнял несколько картонных папок, вытащил большие ножницы. Ржавчина слегка тронула лезвия. Не надо было давать пацанам – бросают, где не попадя. Провёл подушечкой большого пальца сначала поперёк одного, потом другого лезвия и хмыкнул. Кромка немного завалена, но ничего, пойдёт. Протянул руку к старым газетам, взял несколько сверху. Передвинул табуретку в угол, на полу рядом расстелил газеты. Разворот "Правды" отреагировал большой фотографией с заголовком "Посещение строительства канала высшим руководством страны". На фоне массивных стрел экскаваторов и фундамента шлюза – скелета из прутьев арматуры, по деревянным настилам шагала делегация. В центре – Сталин в наглухо застёгнутой шинели, на голове глубоко надвинутый картуз – поздняя осень. Правая рука покоится на груди – воткнута между пуговиц внутрь шинели, левая спрятана в карман. Смотрит себе под ноги, на лице – хитрая ухмылка. Вероятно, что-то важное спросил, а остальные думают над ответом. Лица у них напряжённые – серьёзные люди с огромными пятиконечными звёздами. Одними только звёздами, сколько величия наводят. Но, не сейчас… сейчас тоже смотрят себе под ноги – обдумывают ответ вождю. Ворошилов, Молотов, Каганович… остальные, сколько их тут… десяток? Странная фотография – не постановочная. Сталин любит смотреться простым человеком.

Ладно… ножницы, расчёску и можно начинать.

Начал Ковалёв с правого края, выше виска. Первые нерешительные движения. Развернул ладонь левой руки наружу, плавно завёл пальцы к корням волос, зажал между указательным и средним пальцем локон. Правой рукой, аккуратно, слегка касаясь пальцев с зажатыми волосами, приложил раскрытые лезвия ножниц. Сомкнул. Х-хрумм! Локон упал на газету… жёсткие волосы, как тонкая проволока!

Сначала процесс шёл с трудом, но с каждым следующим движением уверенности прибавлялось. Ковалёв делал проходы до затылка, смещаясь левее. Справа довольно удобно, но с левой стороны приходилось изголяться – крутить ножницы, и так, и эдак. Главное, захватывать волосы между пальцами, развернув ладонь кверху, тогда натянутая кожа не даёт шанса неудачно сомкнуть ножницы вместе с кожей. Но вот сзади… Здесь требовалось внимание. Не везде удавалось захватить волосы развёрнутой наружу ладонью. Тогда Ковалёв пытался зажать локон щипком – указательным и большим пальцами. Так безопаснее. Оттяпать кусок кожи на фаланге указательного пальца – раз плюнуть. Несколько раз такое чуть не случилось и, Ковалёв, матюгнувшись, одёргивал руку. Но, ничего, приноровился – зажал-состриг, зажал-состриг… почти полтора часа.

Состриженные волосы: тёмные полуколечки с затылка, тронутые сединой прямые кусочки спереди, нежные ростки с шеи – все они бесшумно падали и постепенно покрывали фотографию вождя и всей свиты.

Если бы не порядком разбитая заклёпка, соединяющая лезвия ножниц… Приходилось основанием большого пальца поджимать кольцо рукоятки, чтобы добиться смыкания лезвий без зазора, отчего быстро росла водянистая мозоль на фаланге большого пальца, раздавшаяся до размера пятака. Тем не менее, Ковалёв упорно продолжал и, только когда больше не удавалось захватить очередной локон, завершил.

Осколок от большого разбитого зеркала показал вполне сносную стрижку спереди – волнистые волосы скрывали неровности естественным образом. Сзади же, ближе к шее, пришлось доделывать: наобум прикладывал одно лезвие к коже шеи, сдвигался выше, нащупав волосы, смыкал ножницы. Понемногу сдвигался, пытаясь угадать естественный контур.

Да, есть преимущество у кучерявых – огрехи почти незаметны.

…Ковалёв хранил её в небольшом сундуке под столом. Белая косоворотка. Выходной вариант. Только для праздников. Посмотрел на воротник. Почти отстирался – не зря женщинам отдавал. Ковалёву никогда не нравился разрез ворота сбоку, но упрямый портной в деревне, то ли назло, то ли привыкший к своим лекалам, отказывался делать прямой ворот. Даже предложение оплаты сверх тарифа не помогло – тот только упрямо повторял: "Нехристи… Христа на вас нету!". Ковалёв хотя и был крещёным, но крестика не носил. Ещё с ранних лет любил выставлять напоказ широкую грудь, глубоко распахнув рубаху. Теперь от крепкого стана остался только миф, да привычка.

Взъерошил волосы перед кусочком зеркала, попытался улыбнуться, как делал в молодости и вдруг осознал,