— Господин наш желает передать послание.

— Через меня?

— Он желает обратиться к твоему венценосному родичу.

В руки его лег скрепленный шнурком свиток.

— Будь счастлив и благ, — сказала тень. — Будь светел и радостен. Наш Господин желает видеть послание донесенным до адресата с возможной скоростью. — Чуть помедлив, тень добавила, уже без полуночного официоза: — Жаль, я тебя сразу нашел. Тут так интересно… но мой тебе должок — чересчур хороший маяк.

— Я помню про долг.

— То-то и оно! — тень рассмеялась негромким юношеским баском.

И исчезла.

Когда они выползли из подвала, снаружи было темно. Амарела повисла на руках, спрыгнула в котлован и подхватила кулем упавшего Хавьера. Тот тяжело дышал и трясся — температура поднималась.

Амарела сделала несколько шагов и села, привалившись спиной к мокрой глине. Ее не держали ноги, во рту пересохло. Мальчишка свалился рядом. Странно, что охрана еще не стоит на ушах. Умерли они, что ли?

Южная ночь легла на них как пропитанное запахом роз и лавра ватное одеяло. В черном душном небе просвечивали дырочки звезд.

Рейна провела рукой по стенке котлована и приложила холодную ладонь ко лбу. В висках стучало.

— Хавьер. Ты живой?

Шевеление, невнятное бормотание.

— Да.

В порту снова грохнуло. Потом послышалась сухая автоматная очередь. Потом — несколько далеких одиночных выстрелов.

Что происходит? Что происходит, черт побери, в ее родной стране?

— Нам надо в порт. Хавьер, ты можешь идти?

— Да, рейна.

Ей нужно показаться людям, чтобы они знали, что рейна жива. Обратиться к народу. И связаться с адмиралом Деречо.

Выбраться из ямы оказалось не так просто. Она кое-как подсадила мальчишку, потом тот приволок и скинул трап.

— Хороши мы с тобой, — без улыбки сказала она. — Еле плетемся. Знамя поверженной монархии, епрст.

— Не говорите так, рейна.

— Извини.

Автобусы ночью не ходили, ни одна из редких попуток не пожелала остановиться. Мимо промчался открытый военный грузовик, от которого пришлось прятаться в кювете, потом дорога снова опустела.

Бухта Ла Бока полумесяцем лежала внизу, залитая огнями, казалось — рукой подать.

Хорошо, что дорога с холма, под горку. Меньше соблазн упасть и помереть.

В дальнейшем обязательно буду вести здоровый образ жизни.

— Тот человек… он плакал, — сообщил Хавьер как что-то очень важное.

— И?

— Демоны ведь не плачут.

Она не нашлась, что ответить, и они продолжили ковылять вниз по разбитой дороге, цепляясь друг за друга и поминутно спотыкаясь в темноте.

На ее глазах мигнула и погасла часть освещенного полумесяца. Северная часть побережья осталась без электричества.

— Подстанцию вырубили, — машинально прокомментировала она.

— Рейна, там, наверное, опасно.

— А куда деваться… У тебя ведь родственники все равно на этой стороне живут.

— Я с вами.

— Я так думаю, это Лестан ввел свой «особый контингент». Не дожидаясь всяких идиотских указов.

— Наши их не пустят.

Снова выстрелы; потом продолжительный тяжкий грохот — словно ящики с размаху об землю. Серое полотно моря озарилось вспышкой.

— Хорошо бы, — Хавьер снова споткнулся и охнул.

— Терпи, — сказала она. — Мы зайдем в «Киль и якорь», и там тебя перевяжут. И положат в койку. Хозяйка — моя… — она подумала, — четвероюродная тетушка, кажется.

— И замужем за моим троюродным братом. С маминой стороны.

— Ну вот. Отлично, когда половина жителей твоей страны — родственники. Любой военный переворот может сойти за семейную ссору. И для историков как-то проще…

«Киль и якорь» — старая, как камни, таверна в северной части бухты — работала ночью. Дверь была распахнута, окна горели. В зале шумели и переговаривались. Кто-то крепко выругался.

Амарела, поддерживая мальчишку, который под конец пути уже висел на ней тюком, ввалилась внутрь и распрямилась, вцепившись свободной рукой в стойку для одежды.

Разговоры смолкли.

— Святой Яго и все морские угодники… — ахнула хозяйка. — Да что же это!

— Доброй ночи… Нахита, — с некоторой заминкой поздоровалась рейна, припомнив имя. — Извини, что без предупреждения.

Тесная комнатка с несколькими столами и длинными скамьями была набита битком. Встрепанные черноволосые молодцы в помятом оливковом камуфляже, с оружием. На столах валяются подсумки, разномастные коробки с патронами и стоит выпивка. Сигарный дым плавает синими клубами.

— Мать моя женщина! — пробасили от стойки. — Вот так чудо.

— А-а-а! — поддержали из зала, — Рейна! Рела! Живая, парни!

— Рела с нами!

Амарела помахала рукой повскакавшим с мест людям.

— Дайте попить. Нахита, забери мальчика. Он ранен. Пошлите за врачом. И во имя богов — позвони его матери. Она, наверное, с ума сходит.

Ей в руки сунули холодный мех, она откупорила затычку и смочила воспаленное горло разбавленным вином.

— Я врач, — со скамьи поднялся длинноволосый парень.

— Может, само заживет, — заныл Хавьер, несколько ожив. — Я хорошо себя чувствую.

— Заживет-заживет, вот только я посмотрю что там.

— Ну-у-у-у-у-у-у….

— Подковы гну. Пошли, пошли, герой — вколю тебе противостолбнячного.

Народ засуетился, ей тут же освободили место, подвинули со стола часть хлама, от широты душевной приволокли тарелку с копченой рыбой и миску маринованных острых перцев — рыбаки ласково именовали их «херовзлеты».

Самое оно после двух суток голодовки.

Амарела обрушилась на скамейку, уронила голову на руки и некоторое время лежала так. В таверне молчали, переговариваясь шепотом.

— Доложите кто-нибудь, — пробормотала она, не поднимая головы.

— Так… лестанцы, рейна. Встали вечером на рейде и стоят там, говорят, что вы их предсмертной волей призвали… Уй! — видимо, кто-то чувствительно пихнул говорившего в бок. — Простите… а теперь пытаются в Ла Боку войти, а мы их не пущаем, значит. Ишь, чего захотели.

— Заняли набережную и пару кварталов — так шурин мой, Пако, свет им отрубил, — пояснил кто-то. — Пусть теперь побегают впотьмах.

Толпа одобрительно загудела.

— Делали заявления от моего имени?